Он окончил; слова его, исполненные коварства, нашли слишком легкий доступ в сердце Евы. Пристально смотрит она на плод, один вид которого полон соблазна, а в ушах ее все раздаются звуки тех слов, таких убедительных, внушенных, кажется ей, разумом и истиной. Между тем полуденный час приближался, а с ним вместе и голод; чудесный аромат плода возбуждает его еще сильнее; она уже не противится искушению сорвать и вкусить его, устремляет на него взоры, горя желанием; однако сначала она останавливается на минуту, задумывается и так рассуждает сама с собою: «Велика твоя сила, в том нет сомнения, лучший из плодов! Хотя ты запрещен человеку, но возможно ли не удивляться тебе! Так долго заповеданный, при первом прикосновении к тебе, немому языку ты даровал красноречие; бессловесной твари вложил ты дар слова, чтобы разглашать твою славу. И Тот, Кто заповедал нам тебя, не скрыл от нас твоей чудотворной силы, назвав тебя древом познания, познания как добра, так и зла. Он запретил нам вкушать тебя, но Его запрещение возвышает твою цену, открывая нам, какие блага ты сообщаешь и то, чего нам недостает. Неведомым благом владеть нельзя; или владеть им, не ведая его, все равно, что не обладать им вовсе. Наконец, что запрещает Он нам? Знание? Он запрещает нам благо! Запрещает нам быть мудрыми! Такие запреты не могут связывать, если смерть налагает на нас оковы, к чему служит нам свобода нашего разума? В тот день, когда вкусим от этого прекрасного плода, мы умрем: таков приговор!.. Змей разве умер? Он вкусил и жив; он приобрел познание, и говорит, и рассуждает, и мыслит, будучи прежде бессмысленным. Неужели смерть придумана для нас одних? Неужели нам запрещен плод познания и предоставлен животным? Животным он не воспрещен, как видно! Но отчего же эта тварь, первая вкусив его, не скрывает ревниво своего нечаянного открытия, а доверчиво, с радостью спешит дружески поделиться с человеком доставшимся ей благом? Это друг человека, без обмана и хитрости. Чего же страшусь я? Или, лучше сказать, в моем неведении добра и зла, как знать, чего мне страшиться более: Бога или смерти, закона или кары? Здесь конец всех сомнений. Этот божественный плод, пленяющий вкус и зрение, обладает силою даровать мудрость. Что же удерживает меня сорвать его и насытить и тело и душу?»

Сказала и в злополучный час протягивает к плоду безрассудную руку, срывает, вкушает его! Земля содрогнулась от боли; Природа, потрясенная до основания, глубоко вздохнула; все ее творения повторили этот горестный стон, чувствуя, что все погибло! Виновный змей скрылся в чащу; бегство было легко: Ева вся предалась вкушаемому плоду, ничего не замечая вокруг. С таким наслаждением, казалось, не вкушала она еще никакого плода, был ли в нем действительно такой вкус или она воображала это, упоенная надеждою знания. В мыслях своих она представляет себя уже близкой к божеству. Она неумеренно, с жадностью вкушает плод, не ведая, что вкушает смерть. Насытясь, наконец, словно опьяненная вином, восторженная, самодовольно выражает так свою радость:

«О совершеннейшее, могучее, драгоценнейшее из всех райских деревьев, благословенной своей силой дающее мудрость! Ты было в неизвестности, в презрении; прекрасные плоды твои висели напрасно, будто созданные без всякой пользы; но с этого дня тебе будет посвящена моя первая забота; каждое утро с песней, с должной тебе хвалою, буду облегчать я твои роскошные ветви, обремененные обилием плодов, которые ты щедро всем предлагаешь. Между тем, питаемая тобою, я созрею в мудрости, уподоблюсь богам, которым все открыто, хотя они завидуют другим в том, чего не могут дать сами. Если бы сила, заключенная в тебе, была их даром, ты не росло бы здесь. И этим опытом обязана я тебе, мой добрый наставник; не последовав за тобою, я оставалась бы в неведении. Ты открыл мне путь к Мудрости, дал мне проникнуть в глубину таинственного ее святилища.

Может быть, мой поступок останется тайной: Небо так высоко и далеко отсюда; с такой вышины можно ли ясно видеть все, что происходит на земле? Может быть, другие заботы отвлекли неусыпное внимание великого нашего Законодателя, спокойно восседающего среди соглядатаев, которыми Он Себя окружил.