|
Он сумел бы перелить свою веру в сердца молодых рыцарей, увлечь их за собою и толпы людей привести в радзивилловский стан. Однако и он явно поколебался. Правда, не бросил своей булавы под ноги гетману, но и не стал на его сторону в первую же минуту. “Не на кого положиться, никому нельзя верить, - угрюмо подумал князь. - Все они перейдут к витебскому воеводе, и никто не захочет разделить со мною...” - Позор! - шепнула совесть. - Литву! - ответствовала гордыня. Свечи оплыли, и в покое потемнело, только в окна лился серебряный свет луны. Радзивилл загляделся на лунные отблески и погрузился в глубокую задумчивость. Медленно стали мутиться отблески, и люди замаячили во мгле, они все прибывали, и князь увидел, наконец, войска, которые спускались к нему с вышины по широкой лунной дороге. Идут панцирные полки, тяжелые и легкие, идут гусарские полки, реют над ними знамена, а во главе их скачет кто- то без шлема, - видно, победитель возвращается с победоносной войны. Тишина кругом, и князь явственно слышит голос войск и народа: - Vivat defensor patriae! Vivat defensor patriae! Войска все приближаются; уже можно различить лицо полководца. Он держит в руке булаву; по числу бунчуков видно, что это великий гетман. - Во имя отца и сына! - кричит князь. - Да ведь это Сапега, это воевода витебский! А где же я? Что же мне суждено? - Позор! - шепчет совесть. - Литва! - ответствует гордыня. Князь хлопнул в ладоши, Гарасимович, бодрствовавший в соседнем покое, тотчас показался в дверях и согнулся кольцом в поклоне. - Свет! - сказал князь. Гарасимович снял нагар со свечей, затем вышел и через минуту вернулся со светильником в руке. - Ясновельможный князь! - сказал он. - Пора на отдых, вторые петухи пропели! - Я не хочу спать! - ответил князь. - Задремал, и злые грезы меня душили. Что нового? - Какой-то шляхтич привез письмо из Несвижа от князя кравчего; но я не посмел войти без зова. - Давай скорее письмо! Гарасимович подал письмо, князь вскрыл печать и прочел следующее: “Храни тебя бог, князь, и упаси от умыслов, кои могут принести нашему дому вечный позор и погибель. За одно таковое намерение не о владычестве, но о власянице надлежит помыслить. Дума о величии нашего дома и у меня на сердце лежит, и наилучшее тому доказательство старания, кои прилагал я в Вене, дабы получить suffragia в сеймах Империи. Но отчизне и повелителю нашему я не изменю ни за какие награды и власть земную, дабы после такого сева не собрать жатвы гнева при жизни и осуждения за гробом. Воззри, князь, на заслуги предков и на незапятнанную славу и опомнись, Христом-богом молю, покуда есть еще время. Враг осаждает меня в Несвиже, и не знаю я, дойдет ли до твоих рук сие послание; но хотя каждая минута грозит мне гибелью, не о спасении молю я бога, но о том, дабы удержал он тебя от сих умыслов и наставил на путь истинный. Буде свершилось злое дело, можно еще recedere <Отступить (лат.).> и скорым исправлением искупить вину. А от меня не жди помощи, заранее упреждаю, что, невзирая на кровные узы, силы свои соединю с паном подскарбием и с воеводою витебским и оружие мое сто раз обращу против тебя, князь, прежде нежели добровольно приложить руку к сей позорной измене. |
