Поручаю тебя, князь, господу богу.
Михал Казимеж Радзивилл,
князь Несвижский и Олыцкий,
кравчий Великого княжества Литовского”.
Прочитав письмо, гетман опустил его на колени и со страдальческой улыбкой покачал головой.
“И он меня покидает, родная кровь отрекается от меня за то, что пожелал я дом наш украсить неведомым доселе сиянием! Что поделаешь!
Остается Богуслав, он меня не предаст. С нами курфюрст и Carolus Gustavus, а кто не пожелал сеять, тот не будет собирать жатву...”
“Позора!” - шепнула совесть.
- Ясновельможный князь, изволишь дать ответ? - спросил Гарасимович.
- Ответа не будет.
- Я могу уйти и прислать постельничих?
- Погодя!.. Всюду ли расставлена стража?
- Да.
- Приказы хоругвям разосланы?
- Да.
- Что делает Кмициц?
- Он бился головой об стенку и кричал о позоре. В корчах катался. Хотел бежать вслед за Биллевичами, но стража его не пустила. За саблю
схватился, пришлось связать его. Теперь лежит спокойно.
- Мечник россиенский уехал?
- Не было приказа задержать его.
- Забыл! - сказал князь. - Отвори окна, душно мне, задыхаюсь я. Харлампу вели отправиться в Упиту за хоругвью и тотчас привести ее сюда.
Выдай ему денег, пусть уплатит людям первую четверть и позволит им выпить... Скажи ему, что после Володыёвского получит в пожизненное владение
Дыдкемы. Душно мне... Погоди!
- Слушаюсь, ясновельможный князь.
- Что делает Кмициц?
- Я уже говорил, ясновельможный князь, лежит спокойно.
- Да, да, ты говорил... Вели прислать его сюда. Мне надо поговорить с ним, вели развязать его.
- Ясновельможный князь, это безумец...
- Не бойся, ступай!
Гарасимович вышел; князь вынул из веницейского столика шкатулку с пистолетами, открыл ее, сел за стол и положил шкатулку так, чтобы она
была у него под рукой.
Через четверть часа четверо шотландских драбантов ввели Кмицица. Князь приказал солдатам выйти. Остался с Кмицицем один на один.
Казалось, ни кровинки не осталось в лице молодого рыцаря, так он был бледен; только глаза лихорадочно блестели, но внешне был он спокоен,
смирен, а может, погружен в безысходное отчаяние.
Минуту оба молчали. Первым заговорил князь:
- Ты поклялся на распятии, что не покинешь меня!
- Я буду осужден на вечные муки, коли не исполню своего обета, буду осужден, коли исполню! - сказал Кмициц. - Мне все едино!
- Коль я на злое дело тебя подвигну, не ты будешь в ответе.
- Месяц назад грозили мне суд и кара за убийства... нынче, мнится мне, невинен я был тогда, как младенец!
- Прежде, нежели ты выйдешь из этого покоя, тебе будут прощены все твои старые вины, - проговорил князь. Внезапно переменив разговор, он
спросил его мягко и просто: - А как, ты думаешь, должен был я поступить перед лицом двух врагов, стократ сильнейших, от которых я не мог
защитить эту страну?
- Погибнуть! - жестко ответил Кмициц. |