Впрочем, его это уже не касалось; те двое, которых он застрелил, и все остальные, кого убили и еще убьют с его подачи, заслуживали самой суровой кары. Закон был бессилен против них, но Глеб Сиверов давно понял, что законы пишутся не для всех. Да и как может быть иначе? Правила, установленные для стада, не годятся для пастухов. Если стерегущая отару овчарка вдруг начнет проповедовать непротивление злу насилием, овцам не позавидуешь. Быть овцой, конечно, спокойнее, и хлопот поменьше, но, если родился овчаркой или волком, трава тебе в глотку уже не полезет…
Вернувшись в город, он зашел в интернет-кафе, адрес которого ему еще в Москве дал генерал Потапчук, отыскал там нужного человека и через две минуты получил все, что ему требовалось. Вскоре сделанная им запись, превратившись в набор электронных импульсов, ушла по телефонным проводам в Москву, чтобы практически мгновенно оказаться на жестком диске установленного в кабинете генерала Потапчука компьютера. Глеб понятия не имел, зачем генералу понадобилась эта запись. Оставалось только предположить, что у Федора Филипповича были личные счеты с кем-то из главных героев этого ролика, и снятый Глебом кровавый сюжет был нужен генералу исключительно для собственного удовольствия. Такое предположение выглядело весьма сомнительно, но ничего другого Глебу не приходило в голову: обычно Потапчук не требовал от него доказательств того, что работа выполнена.
Да нет, подумал Глеб, — при чем тут доказательства? Подробный отчет об этой бойне наверняка выйдет в эфир уже в вечернем выпуске новостей, так что доказательств будет предостаточно и без моего любительского фильма. Тогда в чем дело?
Закончив передачу, Глеб наведался в мужской туалет этого же кафе, извлек из камеры кассету, сломал пластиковый корпус и сжег в унитазе пленку. Выходя из кабинки, он неожиданно наткнулся на небритого типа с «вальтером». Тип не стал вступать с ним в переговоры, не стал требовать у Глеба кошелек в обмен на жизнь, а просто поднял пистолет и спустил курок. Глеб метнулся в сторону раньше, чем мозг успел до конца осознать увиденное, но перегородка кабинки остановила его, не дав полностью уйти с линии огня, и тупоносая пистолетная пуля, вспоров кожу на боку, с противным скрежетом скользнула по ребрам. В правой руке у Глеба по-прежнему была компактная цифровая видеокамера, и этой камерой он с размаху ударил киллера по лицу, вложив в удар все, что мог. Небритый стрелок с рассеченной скулой отлетел к стене и впечатался лопатками в грязноватый кафель. Глеб прыгнул следом, отбросив в угол разбитую камеру, и первым делом придавил к стене запястье, сжимавшее пистолет. Киллер рванулся, но его ход уже был сделан, причем неудачно, так что все остальное не заняло много времени.
Перед уходом Глеб старательно собрал с пола все пластмассовые обломки, на которых могли сохраниться отпечатки его пальцев. Легкая спортивная куртка была у него в сумке, и он надел ее, хотя на улице стояла такая жара, что хотелось выскочить вон из собственной кожи. В ближайшем аптечном киоске он купил все необходимое для перевязки и обработал рану, как только смог уединиться.
Больше ничего не произошло, но и того, что уже случилось, ему показалось достаточно. До самого вечера Глеб кружил по городу, пытаясь засечь слежку, но так ничего и не обнаружил. Все это было чертовски странно и, несмотря на рану в боку, он отправился домой кружным путем. В результате дорога, которая должна была занять несколько часов, отняла у него четверо суток. Это были не самые лучшие дни в его жизни. Оставленная пулей борозда все-таки воспалилась. Но гораздо больше, чем боль, ему досаждали собственные мысли о причинах неудавшегося на него покушения. Что это было? Почему? Как киллеру удалось на него выйти? Там, в промышленной зоне, Глеб все сделал чисто, и хвоста за ним не было. На подходах к кафе он тоже не заметил ничего подозрительного, и все-таки убийца настиг его там — пожалуй, с некоторым опозданием, но все-таки настиг. |