|
Было бы намного лучше, если бы ты увидел свою истинную судьбу и соединился со мной. Стань частью меня, Григорий Николау. Смирись с этим. Стань хотя бы частицей того могущества, что зовется Михасем! Отрекись — и я сделаю так, что от тебя не останется и следа. Ты просто перестанешь существовать. — Михась-Франтишек указал на себя. — Ты же видишь: для меня нет ничего невозможного. Так отдай же мне то, что я неминуемо получу. — Михась протянул руку, словно хотел предложить Григорию помощь, а не гибель. — Я сделаю это быстро, поверь мне.
Григорий снова встал на ноги. Он не спускал взгляда со зловещей фигуры Франтишека. Он принял решение — быть может, последнее в своей жизни. Он протянул руку… он был готов подать ее своему врагу. Только шелестение крыльев предупредило Григория о приближении Фроствинга. В следующий миг крылатый кошмар уже парил над ними. Парение грифона было каким-то дерганым, лихорадочным. Видимо, наказание повелителя все-таки сказалось на нем. И все же он оказался между двумя магами, не дал им прикоснуться друг к другу и попытался ударить Михася. Но его удар не достиг цели. Его когтистые лапы никак не могли прикоснуться к Франтишеку. Сначала Григорию показалось, что на пути грифона — непроницаемая препона, но потом он понял: дело в самом Фроствинге. Он не мог прикоснуться к Михасю и то и дело отдергивал лапы. Он не мог заставить себя причинить вред своему господину. Все еще действовало заклятие, наложенное на него его создателем. Грифон мог предать его, но навредить ему физически не мог, несмотря даже на то что тело Франтишека вовсе не принадлежало Михасю. Михасю же вовсе не приходилось сражаться с табу такого сорта. Он развернулся к своему неверному рабу, полыхнул с ног до головы при выбросе магической энергии и отшвырнул грифона прочь. Тот, объятый синеватым пламенем, закувыркался и отлетел. Но стоило Михасю нанести этот удар, как он изменился. Куда девались гордыня и самоуверенность, которыми он так лучился всего лишь несколько мгновений назад? Михась по-прежнему сохранял внешность Петера Франтишека, но щеки его впали, руки и голова покрылись струпьями, похожими на рубцы от ожогов, и еще… он начал как бы таять по краям, словно был изначально бестелесен. Он врал, беззастенчиво врал. Он не мог долго прятать всю свою магическую энергию в жалкой оболочке Петера Франтишека. Открытие укрепило решимость Григория. Михась устремил свой гнев к грифону, а Николау шагнул вперед и схватил своего соперника за руки. — Что за… Только это и был в силах произнести древний злой колдун. Он выпучил глаза и в упор уставился на Григория. Сначала взгляд его лучился победой, но потом он понял, что происходит, и в глазах его вспыхнул страх. «Я — Михась, — упрямо думал Григорий. — Я — его самый истинный наследник. Подобное тянется к подобному. Я — это тело, из которого родились все прочие, и в это тело они призваны вернуться, если нам когда-либо суждено стать единым целым. Единым целым». Вновь он услышал голоса. Но теперь их было гораздо меньше, чем прежде. Он уже впитал частицы себя, пребывавшие за пределами цитадели, не убивая неповинных людей. Оставалось впитать те частицы, что находились внутри башни — те, чьи жизни без сожаления отобрала его тень. Но и они заслужили право участвовать в соединении, в воссоздании доселе разъединенной сути. — Отпусти… отпусти… мои руки! — рявкнул Михась. Его самоуверенность исчезла без следа. Петер Франтишек превратился в скелет, обтянутый кожей. По всему его телу распространились жуткие старческие пятна. Только глаза остались прежними — горящими, полными злости. — Твой грандиозный план почти… исполнен… мой восхитительный повелитель! — проревел издалека Фроствинг. |
