|
Остальные пустуют. – Земеля, – продолжает звать меня некто. Я отзываюсь: – Чего тебе? – Живой! – хрипло радуется мой сопалатник. – А я думал, ты того… не дышишь. Ты откуда? – Из Казани. – А я из Семипалатинска. Неделю уже здесь кантуюсь. Духи дорогу заминировали. Меня взрывом с брони сбросило, осколками покоцало. Врач сказал – обойдемся без госпиталя, на месте подлечим. А с тобой что? – Вертолет подбили. Потом три дня шел по горам. Я отвечаю сдержано и кратко – на всякий случай. Кто его знает, что за фрукт этот мой сокоешник. – Меня Генкой зовут, – он, шипя от боли, поднимается с кровати, ковыляет ко мне, протягивает руку. – Генка Ямин. – Артем, – с трудом пожимаю его горячую влажную ладонь. Да, сил у меня – кот наплакал. Генка чутко поводит торчащим из бинтов ухом и вздрагивает. – Шухер! Обход. Он добирается до своей кровати и валится на нее, прикидываясь спящим. Тканевый полог отодвигается и я вижу двух врачей, мужчин в белых халатах и шапочках. Оба молодые, у обоих то ли от солнца, то ли от спирта красные лица. За их спинами медсестра в марлевой повязке на лице и с журналом в руках. С меня стаскивают одеяло и осматривают. Врачи деловиты и собраны. Я для них – объект лечения, солдат, временно выбывший из строй. Их задача – вернуть меня в этот самый строй. – Где я? – спрашиваю. – В полевом медпункте. До Кули Асиа от нас двенадцать километров. Везучий ты, парень. Еще несколько часов без воды – и конец, – отвечает один из врачей и обращается к другому: – Физическое и нервное истощение? – Астения, обезвоживание, – соглашается тот, оттягивает мне веко и внимательно разглядывает глаз. – Думаю, хлорид натрия внутривенно струйно, глюкоза капельно, восстановительная диета и полный покой. Перед сном – седуксенчик. И витамины. Через десять дней будет как новый. Аллочка, запишите. – Уже, Юрий Петрович. Голос Аллочки звучит, как небесная музыка. Он кажется мне похожим на голоса всех знакомых девушек. – В часть его сообщили? – Да. Там… В общем, завтра к нам приедут. Говорят – он герой. Я фыркаю – хорош герой, руки поднять не могу! Врачи переходят к моему соседу. – Ну, Ямин, как дела? – Нормально, – хрипит он и тут же начинает канючить: – Товарищ лейтенант, а печенья нет? Или конфет каких нибудь? Ну, хотя бы сахара! – Потерпи. Сахар завтра привезут, – говорит ему врач и оборачивается к коллеге: – Вы были на перевязке? – Был, – кивает тот. – Заживление идет хорошо. Завтра можно снимать повязки. – Добро, – Юрий Петрович ободряюще похлопывает Генку по плечу. – Видишь, скоро домой поедешь. А там тебе будет и сахар, и пирожные с тортами. – Сладкого хочется, – вздыхает Генка. Медсестра смеется. – Аллочка, мы поедем в гарнизон. Зина и Виктория Ивановна пусть отдыхают, до конца дежурства вы остаетесь за старшую. – Поняла, Юрий Петрович. Мы остаемся вдвоем с Генкой совсем ненадолго. Но за это время он успевает измучить меня разговорами о сладком: – Я как малой прямо стал! Вот поставь передо мной сейчас стакан водки и конфету положи, так я конфету выберу. Я слушаю его, молча, а сам почему то вспоминаю фигурку коня. Где она сейчас? Была в кармане штанов, но одежду забрали. Возможно, сожгли, но, перед этим явно рылись в карманах. И что? Выбросили? Или кто то забрал себе? Приходит медсестра, приносит металлический штатив капельницы с двумя бутылями на ней. – Сейчас хлоридик вольем, потом глюкозу, – воркует из под марлевой повязки Аллочка, вводя мне в вену иглу. |
