|
— А мне так очень нравится, — мечтательно добавила девочка, ловя в ладони сиреневый зайчик. — И ей — нравится!
— С чего ты взяла, что ей нравится? — озадачился Тимур, двигаясь вслед за нанятым у порта проводником к центральному рынку. Он честно собирался платить по долгу проигранного рыбного пари.
— А ты сам не видишь?
— Что я должен видеть?
Повернувшись к нему, Шира и Хани переглянулись и единодушно фыркнули.
— Мужик, — буркнула Шира недовольно.
— Брат — чёрствый сухарь! — добавила Хани.
И уже хором девушка и девочка добавили:
— Женская душа потёмки! И не зная её, не лезь со своими мужскими взглядами!
— Кажется, я что-то где-то пропустил, — вздохнул мастер. — Вы собираетесь вообще идти на рынок и разорять мой кошелёк?
— Кошелёк? — навострила белые ушки иллинтири.
— Разорять? — удивлённо спросила Хани, потом задумалась и обрадовалась. — Да! Да!
— Да!
— Мы идее-е-ем! Рынок берегись!
— Вы про время только не забудьте, — попросил Тимур. — Корабль отправляется на тот берег Сакарель всего через пару часов.
Разумные слова пропали втуне. Женская душа остаётся женской и в теле девчонки, и в теле умудрённой иллинтири. Ворохи разноцветных тканей, сверкающих камней, благовония, оружие и косметика, книги — вскружили обеим голову.
Для Тимура забег по рынку стал мешаниной запахов, звуков и картинок.
Вот со словами:
— Мне идёт? — крутится у зеркала в двух тряпочках Шира.
— Идёт, — соглашается Тимур с ней охотно, — и даже бежит. Жук у тебя по спине.
Дикий визг ненадолго разгоняет его тоску и скуку.
Затем Хани чуть не потерялась во фруктовых рядах. И несколько минут мужчина потратил, чтобы отмыть её от липкого сока. Отмыть не получилось и пользуясь тем, что жарко, девочка забралась в городской фонтан целиком. И, желая поделиться своим удовольствием, обдала ледяной водицей из фонтана Ширу.
Очередной визг, и иллинтири пришлось снимать с фонаря, на который она непонятно как залезла. Фонарь мог похвастаться двух метровым, абсолютным гладким столбом.
Следующая картинка-воспоминание. На площади танцевала девушка в ярких одеждах. Звенели монисты на поясе, на ногах. Вились вокруг разноцветные ленты. И словно живая изгибалась татуировка-змея у неё на теле. И вместе с танцовщицей рисовала узор незнакомого, нечеловеческого танца.
Вот в танце она прогнулась, изогнулась, как настоящая змея, как нага, приходит сонная мысль-сомнение. И Тимур не успел опомниться, как красотка втянула его в этот танец. Ещё миг, и вот он уже привязан к огромному столбу, у красотки завязаны глаза. И ведя все тот же танец, она швыряет в него острые изогнутые клинки. С невозможной для человека скоростью и точностью. Ни один Тимура даже не поцарапал, хотя каждый ятаган вошёл в паре миллиметров от кожи.
И мужчине страшно. От страха даже эхо дрожало в груди. Мастер не мог считать следов танцовщицы, только ощущал, что она не хочет причинить зла. Но её нельзя было назвать и доброй. Просто резвилась древняя, опасная леди, в силах которой было уничтожить всё и вся, не заметив этого.
Понимание пришло неожиданно. Рядом с мастером была нага, из древних временем. Возможно, свидетельница войн за драконов. Возможно свидетельница тех времён, когда Эссентес безраздельно принадлежал нагам.
А следом за этим Тимур понял и что именно ей нужно. Поэтому и не удивился, когда скользнув в танце рядом, нага набросила ему на шею последнюю змеиную вешку. Он просто испытал безграничную радость о того, что всё почти закончилось. |