— Вы приказали мне укладываться. Глаза его по-прежнему смеялись.

— И ты вдруг решила послушаться? Она залилась краской, напрасно пытаясь отвести его» руку.

— Уже поздно. На дворе совсем светло.

— Совсем светло, правда, это-то меня и возбуждает.

Ничего нельзя было поделать с его рукой. Теперь он ласкала ее груди, и соски терлись об его грубую, жесткую ладонь. Тонкий огонь пронизал ее, она запрокинула голову, и по ее телу волнами прошло неистовое, ненасытное желание, из самой глубины ее существа поднималась неутолимая жажда, какая-то сладостная боль. Она стиснула зубы, пытаясь справиться с подступающими слезами. Ужасно было не то, что он делал с ней, что держал ее силой. Ужасно было, что она уже сама страстно желала его прикосновений.

Она снова попыталась бороться, вырваться из-под его тяжести, изо всех сил отталкивая его руку. Мгновение — и ей это удалось.

— И вы думаете, что можно годами не замечать меня, пренебрегать мной, а потом требовать?.. — крикнула она в отчаянии.

— Увы! — усмехнулся он. — Я так стараюсь не пренебрегать вами!

— Милорд! Вы же одеты!

— Ну, миледи, дело поправимое. Если это вас так стесняет…

Она хотела убежать, но он поймал ее. Губы его горячие, жесткие, настойчивые, прижались к ее губам. Близость его возбуждала ее, сердце бешено колотилось, дыхание пресекалось.

Наконец он оторвался от ее губ и встретился с ней взглядом. В его глазах она опять увидела насмешку и вызов.

Она ударила его кулаком в грудь, но он, рассмеявшись, поднял ее легко, как перышко, и бросил на постель.

Она смотрела на него, задыхаясь, беспомощно ловя ртом воздух. Его перевязь, расстегнутая, валялась на полу, рубашку и плащ он стянул через голову. Она попыталась приподняться, но не успела — он был уже с ней в постели. Губами он нашел ее губы, нежно дразнил, теребил, сосал.

В вихре огня потонуло ее сопротивление.

— Домой, — услышала она его шепот. — Помните, миледи, только я могу доставить вас домой.

Это уже не имело никакого значения. Он сжимал ее в объятиях, целовал ее шею и груди. Все закружилось вокруг нее, и она полетела в пропасть. Потом они лежали рядом, Конар нежно гладил ее плечо. Наконец, он вздохнул, словно бы и в самом деле жалел, что пора расставаться, и приподнялся с постели.

— Уже поздно. — Минуту он молчал, затем положил ей руку на бедро. — Любовь моя, я правильно понял? Если я повезу тебя домой, ты готова спать со мной?

И снова он как будто смеялся над ней.

Она рассердилась и не ответила.

— Мелисанда, я с тобой говорю.

— Да!

— Ты согласна спать с викингом? В бешенстве она повернулась к нему и прошипела в лицо:

— Я согласна спать хоть с сатаной.

— А викинг и сатана — это одно и то же, правда?

— Да! — закричала она в исступлении.

— Ах, бедная моя Мелисанда, — вздохнул он, наматывая на палец ее черную, блестящую прядь. — Никак мне не удается сделать тебя счастливой. Я в отлучке значит, я тобой пренебрегаю, я возвращаюсь за тобой значит, принуждаю тебя спать с дьяволом. Но ты как будто не очень из-за этого страдаешь?

Стиснув зубы, она отводила голову, стараясь высвободить свою прядь, а он улыбался и не думал ее отпускать. И, склонившись к ее лицу, он опять взглянул на нее с насмешкой и вызовом.

— Мелисанда, я уже сказал тебе и повторяю. Я не отпущу тебя. Никогда. И ты больше не будешь жаловаться на мое невнимание к тебе.

Она только застонала в ответ и прикрыла глаза, чтобы не видеть его.