* * *

– …Всем доброе утро! – приветствую я всех присутствующих, заходя в небольшой зал, залитый ярким солнечным светом. Дав глазам немного привыкнуть к нему, с интересом оглядываю сидящих за длинным дубовым столом. Во главе стола какой то величественный темноволосый священник лет пятидесяти на вид, с ярко синими лучистыми глазами, явно из одаренных. Рядом с ним сидит Алексей, по другую руку Петр Южинский. Следом за Алексеем очень колоритный старик, седой как лунь, с пронзительным взглядом серых глаз.

– И вам доброе, сын мой! – улыбаясь, за всех отвечает священник – Приветствую вас в нашей скромной обители. Я ее настоятель, отец Нектарий. А это еще один наш дорогой гость – отец Володар – указывает он на старца.

Один «отец» – уже много. А два таких патриарха, так и вовсе перебор. Ладно, посмотрим, во что это все выльется.

– Павел Алексеевич Стоцкий – представляюсь я, склоняя в ответ голову.

Вижу пустую тарелку и столовые приборы рядом с Южинским – так надо понимать, что это место приготовлено для меня. Прохожу к столу и, перешагнув через скамью, спокойно усаживаюсь рядом с Петром. Все почему то выжидательно смотрят в мою сторону. Но чего они от меня ждут – непонятно.

Единственное, что приходит на ум: я как то умудрился нарушить строгие монастырские правила. Ну, извиняйте, сами мы не местные…! Я смотрю на Петю и вопросительно приподнимаю бровь: ну, мол, хоть намекни, в чем я сейчас так крупно накосячил?

Южинский краснеет, как юная девица и спешит объяснить всем мое дремучее невежество.

– Прошу извинить Павла Алексеевича, мой друг многого не помнит после вреда, нанесенного инквизиторами его дару.

– Пустое, Петр Михайлович! – по доброму улыбается настоятель – Тут и извиняться не за что. Просто давайте все вместе еще раз прочитаем «Отче наш», а Павел Алексеевич постарается вспомнить молитву.

Все тут же складывают руки на груди и начинают вполголоса читать «Отче наш». Ну, теперь понятно – перед едой каждый раз нужно читать молитву. Конечно, я слышал ее и не раз. Но слов не помню, хоть убей. А вот сейчас, слушая голос Петра, слова сами всплывают в голове, будто на подкорке где то записаны.

Вспомнив последнюю половину короткой молитвы, я уверенно заканчиваю ее вместе со всеми, осеняя себя крестом

– …и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь!

– Вот видите, Петр Михайлович, не может добрый христианин забыть нашу главную молитву – довольно улыбается настоятель – истинная вера всегда пребывает с нами, грешниками. Господь не оставляет своих детей, ни в здравии, ни в болезни.

Мне показалось, что седой старик едва заметно усмехнулся на эти слова отца Нектария. Он вообще выглядел несколько странно для священника и тем более для монаха. Черной рясы на нем не было, вместо нее широкая рубаха из льняного холста со странной вышивкой по вороту и рукавам. Поверх нее надето то, что моя бабушка называла душегрейкой – некое подобие теплой безрукавки, отороченной по краю овчиной.

– Паша, тебе нужно было подойти за благословением к настоятелю Нектарию и приложиться к его руке – тихо шепчет Южинский.

Ну, вот это вряд ли. К такому я точно не готов. Как и к тому, чтобы считать себя рабом божьим. Нет, я полностью согласен с тем, что люди – это создания Бога, но уж никак не рабы. Это анахронизм, оставшийся с древних, рабовладельческих времен. Хотя почему древних? Разве местное крепостничество не то же рабовладение? Так ли сильно отличается крепостной крестьянин от раба в латифундии римского патриция? Да, и далеко не всех людей я назвал бы братьями и божьими созданиями.