Примарь бывал в Херсоне и, видимо, знал город. Подозрительно глядя поверх очков, он задавал каверзные вопросы. Но Бурзи вырос в Херсоне и знал в городе каждый дом. Такая проверка для него была, как говорят в Херсоне, «семечки». Он отвечал, позевывая от усталости и скуки.

Сбитый с толку его спокойствием, примарь извинился за беспокойство и ушел вместе с молчаливым, флегматичным полицейским.

Утром Бурзи снова двинулся на юг. Завадовку, где был жандармский пост, он обошел с запада и угодил в Давыдово, но в плавнях встретил людей, которые показали дорогу в обход, горкой. Так Валерий добрался до хутора Галупов и в крайней избе попросился на ночлег.

— Матрена Моисеенко! — представилась ему хозяйка, пожилая женщина с обожженным солнцем лицом, темным, как на старинных иконах.

— Валерий Бурзи! — ответил он, достал паспорт и протянул хозяйке.

— Мне паспорт ни к чему. — Она оглядела его и сказала: — Я вот гляжу на тебя и все как есть вижу без паспорта. Ты, милый, сиганул с самолета, — она каждое слово, словно вырубала ребром ладони, — и теперь тайком пробираешься к морю. Иль брешу, скажешь?

— Брешете, хозяйка! — улыбнулся Бурзи, а улыбка у него была удивительно заразительная.

Хозяйка тоже улыбнулась, настаивать не стала и занялась хозяйством. Она поставила на стол кринку с кислым молоком, отрезала ломоть хлеба, достала ложку, вытерев фартуком, положила на край кринки и села с ним рядом, глядя на него с каким-то добрым участием.

— Маманя, — спросил сын, — гость будет спать в горнице?

— В горнице, сынок, в горнице, — повторила она и пошла стелить.

Утром, когда Валерий Бурзи прощался, хозяйка сказала:

— Если тебе в Одессе будет труба, сходи до моей дочери Верки, она тебе поможет. Вера Филипповна Лыхтарь. Живет она по улице Канатной, в доме номер сорок один.

Хозяйский сын огородами вывел его в поле, показал кратчайшую дорогу и сказал:

— Вчерась ночью приходил полицай, спрашивал, остался ты ночевать или нет. Я ему сказал, что только водицы попил и ушел. Ну, бывай!

Бурзи с благодарностью пожал парню руку и снова двинулся на юг, в сторону моря.

Лиманы он обходил с севера, потому что вдоль всего Николаевского шоссе патрулировали полицейские. А когда его все-таки задержали, отбрехался тем, что вот, мол, пока под Мелитополем рыл окопы, семья эвакуировалась из Херсона, а тут в селе Бузиново у меня тетка учительствует, так не к ней ли, думаю, подались...

Старший полицейский посмотрел его документы — расхождений не было, лицо у человека открытое, улыбчатое, такой врать не станет, ну и отпустили.

Последнюю ночь перед Одессой он ночевал в Нерубайском. В город вошел по трамвайной линии из Усатова, опасаясь полицейских патрулей на мосту. Поднялся в гору и через Слободку вышел на Старо-Портофранковскую улицу. С капитаном Лесниковым он детально изучил план города, поэтому, легко ориентируясь, направился на Канатную, к дочери Матрены Моисеенко.

Вера Лыхтарь приняла его хорошо, дала умыться с дороги, накормила, но приютить у себя отказалась:

— Понимаете, соседи — не приведи господь! Вам у меня никак нельзя оставаться, сейчас же побегут в полицию. Мы сегодня с вами сходим на вечерку к подружке моей, Валентине, — она на этой же улице живет, — поговорим, может, у нее...

Так Бурзи определился на Канатной, в доме номер шестьдесят, у Валентины Пустовойтовой. Хозяйка его была всем хороша, но особенно тем, что не интересовалась, чем занимается, где бывает.

НАЧАЛО КОНЦА...

Рождественский бал в «Фольксдейче миттельштелле» не удался, этому были всякие причины.