И я от души желаю вам скорейшего и благополучного возвращения на родину.

Буденный и Ворошилов как-то неопределенно хмыкнули. Ленин стремительно повернулся к ним:

— Что означают ваши смешки, товарищи?

— Не может Дундич уехать в Сербию, Владимир Ильич, — заметил командарм. — Мы его в прошлом году обвенчали с донской казачкой.

— Ах, вот оно что. — Из прищуренных глаз Ленина брызнули озорные огоньки. — Казачки, говорят, народ боевой и решительный. Не захочет ехать с вами, что тогда?

Дундич, не ожидавший, что разговор вдруг примет подобный оборот, перейдет с проблем государственных к его личным, даже растерялся и не знал, что и как отвечать. Ведь до этого он всерьез не думал, что однажды наступит тишина на всей… ну, если не на всей, то на большей части земли, и им, воинам революционной Красной Армии, будет приказано расседлать коней, сдать оружие на склад и отбыть домой. Домой, значит, в Сербию. Тем более что к тому времени и на его родине наверняка совершится революция и к власти придет трудовой народ. А если вдруг произойдет, как в Венгрии — контра задушит Советскую власть, — тогда он поедет один. Не для того, чтобы гнуть хребтину на буржуев и помещиков, а чтобы создать партизанские отряды и громить вражьи силы. До тех пор, пока отряды не перерастут в регулярную армию, способную уничтожить поработителей.

И он, горячась и сбиваясь на родную речь, так, наконец, и ответил, чем вызвал добрую улыбку вождя. А потом Ленин серьезно сказал:

— И все-таки верьте в свою мечту. — Он бережно коснулся бархата, обрамляющего орден на груди Дундича, и заглянул в глубину его широко открытых глаз. — Ведь мы боремся не только за интересы русского трудящегося люда, но и за интересы пролетариата всего мира. Рабочие всех стран смотрят на нас с надеждой, и мы не обманем этих надежд. Вы верите в это, дорогой товарищ?

— Верю! — подтянулся Дундич.

— Потому и дерется как лев, — поддержал его Ворошилов.

За дверью прозвенел второй звонок. Гости, оглядываясь, потянулись к выходу. А Владимир Ильич, приветливо помахивая рукою негромко говорил:

— Мы очень рассчитываем на вас, товарищи.

И точно эхо многотысячного, единого в своем порыве голоса всех конармейцев, прозвучало заверение Буденного:

— Не подведем, Владимир Ильич!

…Когда повестка дня съезда была исчерпана, делегаты проголосовали за предложение провести заседание, посвященное чествованию Владимира Ильича. Проголосовали, несмотря на возражение юбиляра. Ленин, очевидно, настолько неловко чувствовал себя в роли получающего по заслугам, что после выступления второго оратора покинул зал. Для Дундича это был незабываемый урок скромности.

В нем еще долго звучали слова ленинской заключительной речи: «В этой работе организации, в которой мы, русские, были слабее других, в этой работе самодисциплины, в этой работе умения отбрасывать постороннее и добиваться главного, ничего быстро не сделаешь, и в этой области сбора хлеба, ремонта транспорта, восстановления хозяйства, которое двигается только вершок за вершком, где подготовляется почва и делается малое, но прочное, — в этой работе на нас смотрят рабочие всех стран, ожидая наших новых побед!»

«Вы верите в это, дорогой товарищ?» — слышал дальше Дундич родной картавящий голос. И мысленно повторял, как клятву: «Верю!»

Рассвет на взморье

С каменистого крутояра открывалась такая ширь, что никаких глаз не хватало окинуть ее разом.

Вчера вечером, когда вслед за стремительно отступавшим корпусом Султан Гирея красные ворвались в этот приморский городок, Дундич не доскакал до причала, откуда, укрываясь дымовой завесой, отчалили последние пароходы с деникинцами.