|
Нужно было поразмыслить, сделать правильный выбор… Их, в конце концов там двое… нет, трое — если считать Пса… даже четверо — если считать с Егорушкой. Разве может одно-единственное маленькое животное из семейства кошачьих значительно изменить баланс сил? Я размышлял на эту тему, одновременно прислушиваясь к странным звукам, доносившимся откуда-то из глубин шкафа. То ли стонал кто-то, то ли подвывал, то ли даже завывал; магический огонек над моей головой подрагивал, и свет его дрожал и колебался, будто пламя свечи. И пришло мне на ум весьма немаловажное соображение: да, конечно, они там против неизвестно кого — но их там ЧЕТВЕРО! А я тут — ОДИН! И опять же против неизвестно кого, да еще в неизвестном количестве. Гораздо легче встретиться с известной опасностью и в коллективе, чем с неизвестной — в одиночку. Я еще самую чуточку помедлил — чтобы собраться с духом; подхватил котомочку с едой для Егорушки, брошенную Домовушкой впопыхах, и шагнул за поворот. Магический огонек я на всякий случай погасил — из тех соображений, что засветить я его всегда успею, а выставлять себя напоказ неведомым врагам мне ни к чему. И очень правильно, между прочим, сделал. Потому что свет там был — не за поворотом, конечно, иначе я бы увидел его (свет) с того места, где сидел, размышляя. А в лаборатории, распахнутую дверь в которую я увидел практически сразу: чуть дальше по коридору и ступенечки на три подняться. Стоны и завывания слышны были куда лучше, а еще звучали странные хрипы, как будто кто-то подавился. Или кого-то душат. Как можно аккуратнее ступая на своих мягких лапках, настоящей походкой настоящего кота я поднялся по ступенькам и приблизился к двери. Теперь я уже мог различить голоса и слова. Стонал, завывал и говорил только один индивидуум, а именно Пес. Точнее, он говорил, постанывая и подвывая: — Пожалуйста, отпусти его! Он же совсем уже… Ты ж его сейчас совсем задушишь!.. Тут раздался довольно грубый хохоток, и кто-то другой — не Пес — застонал, а потом снова захрипел. Я осторожненько заглянул в лабораторию. Это была очень большая комната, обставленная (я бы даже сказал, захламленная) всяческим лабораторным оборудованием. Обычно при взгляде на помещение исследовательского назначения можно сразу сказать, представители какой науки здесь работают: физики, химики, микробиологи или кто-то там еще. Ну, может быть, на взгляд неспециалиста трудно отличить биохимическую лабораторию от, скажем, микробиологической или бактериологической, но уж основную, так сказать, ведущую отрасль науки угадываешь сразу. Если там микроскопы и пробирки со всякой слизью — значит, биологи работают. Если осциллограф или там вольтметры с амперметрами — тут уж без физики с электротехникой не обошлось. А вытяжные шкафы, трехэтажные штативы с разноцветными пробирками и спектрографы есть примета химиков — что простых, что «био». Я правда, спектрограф узнаю с трудом, химия у нас в институте почти что факультативом была, так, не экзамен, зачет просто, хоть и дифференцированный. Но уж осциллограф с трансформатором не перепутаю. В этой лаборатории имелись все три. И вытяжные шкафы. И микроскопы. И всякая стеклянная посуда — колбы, реторты, пробирки, чашки Петри, сосуды Дьюара. Частично посуда была вымыта, частично заполнена всякой неаппетитной на вид дрянью. И три трехэтажных штатива на широком лабораторном столе, и все заставлены разноцветными пробирочками: в той что-то синенькое, в той желтенькое, а в этой прозрачное. И так далее. Гроздья проводов висели на специальном щитке, как изолированных, так и оголенных, и под каждой гроздью — табличка с надписью: толщина в миллиметрах и материал, из которого провода сделаны. |
