Микитка даже засмеялся от радости: здорово он прыгнул! Эта льдина и до берега довезёт. А если она сломается, можно на другую перебраться. А то ещё по пути и дерево попадётся или островок. Здесь, впрочем, и неглубоко- луга, можно даже вброд добраться до берега. И чего он, глупый, испугался?…

Люди, поспешившие на помощь Микитке, с удивлением увидели, что он чувствует себя на льдине, как дома: спокойный, весёлый, будто с ним ничего не случилось.

Эти люди, да, пожалуй, и сам Микитка, не знали, что таким он стал лишь тогда, когда, забыв о страхе, начал думать и действовать.

1941 г.

МАКСИМКА

Детский дом стоял в тихом уголке, на одном из холмов, поросших самыми разнообразными деревьями — и хвойными, и берёзой, и дубом. Внизу — речка, лозняк, заливные луга. Подальше виднелась железнодорожная станция. Гудки паровозов вселяли в детей надежду, что к кому-нибудь из них приедет папа или мама. Но к кому?

Некоторые ребята знали наверное, что к ним рано или поздно приедут родители и возьмут их домой. Таких, однако, было немного. Другие так же хорошо знали, что к ним уже некому приезжать…

В детском доме была группа малышей, четырёх-пяти лет. Эти были все как один убеждены в том, что к ним завтра приедет папа. Не мама, а именно папа: в погонах, с медалями, с револьвером.

Оснований для такой уверенности было сколько угодно. Война ведь кончилась. Теперь все папы, побив или захватив в плен фашистов, должны вернуться домой. Об этом говорили и тётя Катя, и старшие ребята, да и сами возившиеся в песке малыши.

Песок находился на солнечной стороне холма, где росли высокие сосны. Там охотно трудились не только малыши, но и ребята постарше. Издали холм, на котором вечно копошились дети, походил на настоящие горные разработки.

Здесь каждый находил себе занятие по вкусу. Из песка можно было сделать и железную дорогу и противотанковый ров, а у корней сосен — настоящую землянку; можно было испечь хлеб, смастерить куклу, построить город и даже выкупаться в песке.

Малыши работали лопатками, ведёрками, тачками, пускали в ход и коробки и простые дощечки, а иногда они здесь же играли в мячик, возили автомобили. Были у них и деревянные яйца и матрёшки. Здесь же происходили дискуссии по важнейшим вопросам жизни. Так, например, когда окончилась Отечественная война, сразу был поставлен на обсуждение вопрос о роли пап в этой войне. Первым выступил Юра. Он сказал:

— Мой папа побил много-много фашистов!

— А мой папа побил столько, и ещё столько, и ещё столько! — тут же заметил Боря, показывая руками на деревья и на холмы вокруг.

— Мой папа побил всех фашистов и там, и там, и всюду! — объявил Сеня.

Независимо от того, помнил он своего папу или нет, каждый из малышей находил нужным выступить с таким заявлением. Все они имели право высказываться по военным вопросам, так как у каждого из них было военное прошлое. Это прошлое относилось к тому времени, когда им минуло по году или по два.

Сохранились ли у них какие-нибудь воспоминания о тех днях? Остались, конечно, впечатления, и даже очень яркие, да только неосознанные, никак между собой не связанные. Юра, например, хорошо помнит, как горели хаты, но он не знает, что в одной из этих хат сгорели его мать, бабушка, сестра и брат. А Боря помнит лес, помнит, как бежали люди, что-то кричали, стреляли, но не знает, что он был найден в том же лесу возле убитой матери. Сеня помнит только, как мама везла его на саночках и ему было очень весело. Даже у ветерана Алёши, в которого фашист стрелял из револьвера (у него ещё до сих пор остался на щеке шрам от раны), — даже у этого солидного и рассудительного Алёши ничего не осталось в памяти, кроме каски немца и его чёрных усиков.

Когда дети слышали разговоры о взятии нашими войсками какого-нибудь города, каждый из них думал, что это, главным образом, дело рук его папы.