У Афони с утра тоже была младшая группа, тоже развел всех на самостоятельную работу — одни лупцевали грушу, другие, по очереди надевая на руку плоскую «лапу», парами отрабатывали приемы, — а сам он в углу зала занимался с перспективным парнишкой из средней группы, прыгал, комментировал каждый удар парнишки: «Раскрылся! Вот так! Отлично! Не торопись! Левой-левой… Опять раскрылся!» — так прыгал — весь в мыле был.

— Хорош! Со скакалкой пять минут — и на грушу, — сказал он парнишке, завидев Яблокова, снял перчатки, бросил их на скамейку у стены и, утирая со лба пот, подошел к Яблокову: — Салют! Бездельничаем, князь?

— Салют, — сказал Яблоков. — Безделье, князь, большое искусство, им нужно владеть в совершенстве. — И спросил, обнимая Афоню за плечи: — Слушай, ты помнишь, у нас в компашке, курсе на третьем мы учились, девочка такая шилась, откуда-то из текстильного, что ли… крашеная блондинка такая, в юбке все выше попы ходила… у тебя вроде с нею еще получилось. Сусанна Борзунова, да?

— А, Санка! — вспомнил Афоня. — Ну-ну! Она не из текстильного, она из народного хозяйства имени Плеханова… Ну и что? Встретил, что ли?

— Встретил, князь, представляешь… — Яблоков, посмеиваясь, рассказал о вчерашнем происшествии, и Афоня присвистнул:

— Смотри-ка ты, не ржавеет девка. Любопытно, а кем она сейчас?

— А фиг ее знает. — Яблокову было неинтересно об этом. Ему просто хотелось рассказать о случившемся вчера да проверить, действительно ли ее Сусанной. Выходит, действительно. — Хорошо тебе, — сказал он, глядя, как перспективный паренек невдалеке, пружинисто прыгая, со звоном дубасит по груше. — Индивидуально все-таки работаешь, глядишь, с кем-нибудь и прорвешься. Не то что у меня. Команду целую не составишь. Воспитал — и вытаскивают их у тебя, как репку из грядки.

— А, брось! — махнул рукой Афоня. — То же самое. Бьешься, бьешься с кем-нибудь, как пошел выигрывать — все, тут же его у тебя забрали, глядишь, за границу его Петр Анисьмыч везет.

— С-суки! — выругался Яблоков. — Не повезло мне — ногу тяжело сломал. Не сломал бы, может, и сейчас бы еще играл. Может, в сборную бы вошел.

— Да нет, для сборной у тебя рост маловат, — Афоня улыбнулся.

Яблокова задела его улыбка.

— А сейчас, князь, ставка на гигантов прошла. По площадке и двигаться надо. А если б и не вошел в сборную, кстати, на тренерской теперь я бы точно с командой работал, а не с шелупней возжался…

— Это так, — согласился Афоня.

Занятия кончали сегодня почти в одно время, уговорились встретиться после них, и Яблоков пошел к себе.

В зале стояли шум и гам, звонко в пустом его громадном пространстве стучали об пол мячи, кто делал что — совсем не то, что он велел, один, высокий худой мальчишка по фамилии Деревянкин, изображал «мастерский» проход: стремительно под самый щит и на всем лету, не приостанавливаясь, не глядя, — эдаким небрежным крюком мяч в корзину. Прием был не по нему, — мяч даже не ударился о кольцо, чиркнул лишь и со звоном запрыгал по полу.

— Деревянкин! — позвал Яблоков.

Мальчишки брызнули по своим местам, принялись старательно отрабатывать заданное.

Деревянкин тоже было рванулся к своему щиту у боковой стены, Яблоков его остановил:

— Деревянкин! — снова позвал он. — Подойди ко мне. Ты для чего сюда ходишь? — с металлом в голосе спросил он, когда Деревянкин подошел и остановился, опустив голову.