Дени и самому было ясно, что, пока он не встанет, двигатель не будет построен. Он готов был на костылях идти в мастерские. Но он был еще слишком слаб…

А Гюйгенс увлекся теперь теорией света. Постройка двигателя стала для него докучливой обязанностью, всего лишь средством для добывания денег при дворе. И потому, когда однажды вместо очередного напоминания о насосах из министерской канцелярии пришло приглашение собираться в путь, голландец с облегчением вздохнул.

Людовик Четырнадцатый отправлялся в очередное путешествие. Он любил посещать театр военных действий после того, как закончатся битвы. Он приезжал в области, недавно занятые его войсками, и для придворных это бывало настоящим праздником. Они могли вести жизнь еще более веселую, чем та, какую вели в Версале. Такие поездки устраивались частенько. Король разорил свою страну непрерывными войнами и неумеренной роскошью. За время его долгого царствования редкий год обходился без войны. Морские и сухопутные сражения непрерывно чередовались. То на немецкой границе, то на испанской, то на итальянской дрались армии короля. Королевский флот боролся с английскими и испанскими эскадрами….

Поводом для очередной королевской увеселительной поездки было занятие французскими войсками Лотарингии. Король пожелал осмотреть свои новые владения. Это путешествие обещало быть особенно пышным: Лотарингия — лакомый кусок для Короля Солнца!

Разъезжавший обычно в сопровождении генералов, министров и придворных дам, Людовик на этот раз приказал везти с собой целый штат поэтов, астрологов и ученых.

В число приглашенных попал также и Христиан ван Гюйгенс.

Папен оказался в трудном положении. Сначала болезнь не позволяла ему наблюдать за работой; когда же он встал с постели, то увидел, что мастера снова ничего не делают, — все забыли про двигатель. Не только короля и Кольбера, но даже Гюйгенса в Париже не было. Некому было припугнуть мастеров. Да и про самую машину, про версальские пруды и разведение форели уже успели забыты Эту королевскую затею, по-видимому, сменили новые…

И все же, несмотря на равнодушие академической канцелярии и хозяев мастерских, Папен с его энергией и страстным желанием осуществить изобретение, вероятно, преодолел бы все препятствия, если бы сам не испортил дело.

На беду, единственным влиятельным сановником, оставшимся в Париже в то время, был кардинал. И Папену пришла несчастливая мысль обратиться за помощью именно к нему.

Все последние годы жизни Папена в Париже протекали в лабораториях академии. Увлеченный своими исследованиями, он совершенно не замечал того, что творится вокруг. Уже давно миновало время, когда его единоверцы-гугеноты были такими же полноправными подданными французского короля, как католики. И хотя официально еще ничего не было сказано об отмене свободы протестантского исповедания, но протестанты стали подвергаться все большим и большим гонениям. Всем заправляла кучка придворных католиков во главе с полоумной ханжой маркизой де Ментенон, помыкавшей стареющим королем.

Маркиза всеми средствами добивалась того, чтобы католичество стало единственной религией во Франции. У протестантов отбирали государственные должности. Купцов-гугенотов всячески притесняли. В провинции, подальше от глаз иностранных послов, католические чиновники отнимали у гугенотов детей и насильно отдавали их в монастыри под надзор католических монахов. Крестьян-протестантов разоряли, назначая на постои в их деревни драгунские полки. Королевские драгуны никогда не отличались скромностью, а зная, зачем их привели, окончательно распоясывались и не оставляли в несчастных деревнях камня на камне.