|
Широкие ноздри утиного носа казались гневно раздутыми, тонкие губы маленького рта плотно сложены. Говорила она отчётливо, но как будто сквозь зубы, неохотно; походка у неё быстрая, и ходила она высоко подняв голову, точно хвастаясь некрасивым лицом. А может быть, голову ей оттягивала назад толстая и длинная коса тёмных волос… Большие чёрные глаза этой девушки смотрели строго и серьёзно, и все черты лица, сливаясь вместе, придавали её высокой фигуре что-то прямое и непреклонное. Лунёв чувствовал пред нею робость; она казалась ему гордой и внушала почтение к себе. Всякий раз, когда она являлась в лавке, он вежливо подавал ей стул, приглашая:
— Присядьте, пожалуйста! — Благодарю! — кратко говорила она и, кивая ему головой, садилась. Лунёв украдкой рассматривал её лицо, резко отличное от всех женских лиц, которые он видел до сей поры, её коричневое платье, очень поношенное, её башмаки с заплатками и жёлтую соломенную шляпу. Она сидела, разговаривая с братом, и длинные пальцы её правой руки всегда выбивали на её колене быструю, неслышную дробь. А левой рукой она раскачивала в воздухе ремни с книгами. Илье было странно видеть гордой девушку, так плохо одетую. Просидев в лавке две-три минуты, она говорила брату: — Ну, прощай! Не очень шали… И, молча кивнув головой хозяину лавки, уходила походкой храброго солдата, идущего на приступ. — Какая у тебя сестра-то строгая! — сказал однажды Лунёв Гаврику. Гаврик наморщил нос, дико вытаращил глаза, оттопырил губы, и от этого лицо его приняло карикатурно стремительное выражение, очень удачно напоминавшее лицо его сестры. Потом он с улыбкой объяснил Илье: — Вот она какая… Только она это притворяется… — Зачем же ей притворяться? — Так уж, — любит! Я тоже — какую захочу скорчить рожицу, такую и скорчу… Девушка сильно заинтересовала Илью, и, как раньше о Татьяне Власьевне, он думал о ней: «Вот на такой бы жениться…» Однажды она принесла с собой толстую книгу и сказала брату: — На, читай… — Что такое, позвольте взглянуть? — вежливо спросил Илья. Она взяла книгу из рук брата и подала Лунёву, говоря: — Дон-Кихот… История одного доброго рыцаря… — А! Про рыцарей я много читал, — с любезной улыбкой сказал Илья, взглянув ей в лицо. У нее дрогнули брови, и она торопливо, сухим голосом заговорила: — Вы читали сказки, а это прекрасная, умная книга. В ней описан человек, который посвятил себя защите несчастных, угнетённых несправедливостью людей… человек этот всегда был готов пожертвовать своей жизнью ради счастья других, — понимаете? Книга написана в смешном духе… но этого требовали условия времени, в которое она писалась… Читать её нужно серьёзно, внимательно… — Так мы и почитаем, — сказал Илья. Первый раз девушка говорила с ним; он чувствовал от этого какое-то особенное удовольствие и улыбался. Но она, взглянув на его лицо, сухо проговорила: — Не думаю, что это понравится вам… И ушла. Илье показалось, что слово «вам» она произнесла как-то особенно ясно. Это задело его, и он сердито сказал Гаврику, разглядывавшему картинки в книге: — Ну, теперь читать не время… — Да ведь покупателей нет? — возразил Гаврик, не закрывая книги. Илья посмотрел на него и промолчал. В памяти его звучали слова девушки о книге. А о самой девушке он с неудовольствием в сердце думал: «Какая… фря!» Время шло. Илья стоял за прилавком и, покручивая усы, торговал, но ему стало казаться, что дни идут медленно. |
