На постепенное распространение таранного удара (по сути, на утверждение в Русском поле рыцарской конницы) указывают появляющиеся во времена Мономаха шпоры с зубчатыми колесиками. На Руси XII века их найдено больше, чем в Центральной и Западной Европе, и датируются находки, согласно Кирпичникову, более ранним временем. При Мономахе и особенно после него намного тяжелее и крепче становятся русские шлемы, с защитой носа, к которой крепилась кольчужная бармица, и даже с полными стальными масками, поднимающимися по степному образцу. Половецкие шлемы, в том числе с такими забралами, отличаются от русских разве что большей угловатостью. Одновременно с распространением звездчатых шпор и тяжелых шлемов на Руси начинается применение двойной брони, когда на кольчугу надевали ламелляр. Ту же тенденцию, но без шпор, мы наблюдаем у степных противников русских дружин. Воинство становится все более тяжелым, профессиональным и элитарным.

Мономах, как и составитель «Повести временных лет», почитал доблесть предков и подчеркивал, обращаясь к детям, что князь — первый среди воинов. «Что надлежало делать отроку моему, то сам делал, — с гордостью написал он, — на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя. На посадников не полагаясь, ни на биричей, сам делал, что было надо; весь распорядок и в доме у себя также сам устанавливал. И у ловчих охотничий распорядок сам устанавливал, и у конюхов, и о соколах и о ястребах заботился».

Это правда. О рачительности князя наглядно свидетельствуют результаты раскопок его замка в Любече с высоким валом, крепкими стенами и башнями, богатым дворцом, хорошо устроенными службами. Дорога от княжьего града Чернигова до Любеча, протяженностью 60 километров, была поделена сторожевыми курганами на участки, на каждом из которых Владимира ждали запасные кони. Князь не хвастался, говоря, что «из Чернигова в Киев около ста раз ездил к отцу, за один день проезжая до вечерни (это 140 километров. — А.Б.). А всего походов было восемьдесят и три великих, а остальных и не упомню меньших». То есть даже тот список походов, который нас поразил, был неполон!

Помимо охоты, походов и войны князя занимала дипломатия. Он гордился, что «миров заключил с половецкими князьями без одного двадцать, и при отце, и без отца, а раздаривал много скота и много одежды своей. И отпустил из оков лучших князей половецких столько: Шаруканевых двух братьев, Багубарсовых трех, Осеневых братьев четырех, а всего других лучших князей сто. А самих князей Бог живыми в руки давал: Коксусь с сыном, Аклан Бурчевич, таревский князь Азгулуй и иных витязей молодых пятнадцать, этих я, приведя живых, иссек и бросил в ту речку Сальню. А врозь перебил их в то время около двухсот лучших мужей». Мономах знал, как быть убедительным на переговорах с беспокойными соседями Руси!

Не столь яркой, но повседневной деятельностью князя были справедливость и благотворительность. Прежде всего он считал себя обязанным защищать слабых. «Также и бедного смерда и убогую вдовицу не давал в обиду сильным», — с гордостью писал Мономах. «Милостыню подавайте нескудную, это ведь начало всякого добра», — советовал он сыновьям. «Всего же более убогих не забывайте, но, насколько можете, по силам кормите, и подавайте сироте, и вдовицу оправдывайте сами, а не давайте сильным губить человека».

Как первый среди мужей, князь должен был являть пример чести, крепко держа слово. Как-то, рассказывал он, «встретили меня послы от братьев моих на Волге и сказали: "Поспеши к нам, и выгоним Ростиславичей, и волость их отнимем; если же не пойдешь с нами, то мы — сами по себе будем, а ты — сам по себе". И ответил я: "Хоть вы и гневаетесь, не могу я ни с вами пойти, ни крестоцелование преступить"». «Если же вам, — обращался Мономах к сыновьям, — придется крест целовать братии или кому-либо, то, проверив сердце свое, на чем можете устоять, на том и целуйте, а поцеловав, соблюдайте, чтобы, преступив, не погубить души своей».