|
О таком неудачном грабеже и вспомнил в 971 году император Иоанн Цимисхий, воюя на Дунае с подросшим сыном Ольги и Игоря Святославом. Плачевно окончившийся поход Игоря на Византию в 941 году был, как мы помним, известен грекам очень хорошо. Имя вождя варваров-росов, который нарушил с империей «клятвенный договор», упоминалось в Константинополе (хотя хазары, описавшие политическую подоплеку похода, были убеждены, как мы помним, что флотом в 941 году командовал Х-л-г, Олег, который в 943–944 годах ходил в Закавказье и там умер). Но императоров имена роских вождей не особо интересовали до тех пор, пока в Константинополь не явилась Ольга, а затем не понадобилось урезонивать буйного Святослава неудачливостью его отца Игоря.
Иоанн Цимисхий не случайно ошибся, назвав казнивших Игоря древлян «германцами». В германской хронике освещены отношения с Русью, начавшиеся в 959 году с прибытия к королю Оттону (первому императору Священной Римской империи с 962 года) «послов Елены, королевы ругов, которая при Романе, императоре Константинопольском, крестилась в Константинополе». Ольга, в крещении Елена, обращалась к Оттону с просьбой «поставить епископа и пресвитеров» на Русь, так что византийцы, настороженно следившие за политической и миссионерской деятельностью своих противников-германцев и заинтересованные в собственной христианизации Руси, должны были об этом посольстве знать. Цимисхию не мешало напомнить Святославу, какие враги эти германцы! Итак, в середине X века княгиня Ольга-Елена была первым правителем Руси («архонтессой» или «королевой»), имя которой считали достойным упоминать при дворах византийского и германского императоров. Во второй половине X века вместе с ее сыном Святославом в Византии припомнили бесславный конец Игоря, потопление флота которого автор Древнейшего сказания в конце века предпочел не упоминать (если в дружинной среде о нем рассказывали).
Итоги
С точки зрения распространенных сегодня представлений, что Ольга после смерти мужа спасала могучее Русское государство, создание которого описали позднейшие летописцы, ситуация в Древнейшем сказании на конец X века сложилась обидная. Где, спрашиваем мы, героические князья, «призываемые» на Русь истомившимся по «порядку» народом, объединяющие племена восточных славян и финно-угров, прибивающие щит на врата Царьграда и заставляющие дрожать Империю ромеев? Примерно такой вопрос задавали себе наши предки после Крещения Руси Владимиром Святым в 988 году и особенно в связи с ее просвещением при Ярославе Мудром (1019–1054). Приобщение Руси к культуре христианского мира в новых школах, храмах и монастырях поставило перед русскими вопрос о национальном самоопределении. В обращенном к Ярославу «Слове о законе и благодати» первый родом русский митрополит Иларион в середине XI века прославил князя Владимира, предки которого «не в худой и не в неведомой земле владычествовали, но в Русской, которая ведома и слышима есть всеми четырьмя концами земли». Крестив Русь, князь не сделал ее младшим братом Византии, как полагали приехавшие просвещать ее верой ромеи, но открыл новую страницу истории, на которой русские являются избранным Богом народом. Национальная историческая концепция Илариона легла в основу зародившегося при Ярославе летописания: подобного хроникам рассказа о событиях по годам. Древнейшее сказание, сложившееся в дружинной среде в конце X века, было записано в XI веке, возможно, в 1030-е годы. К середине века летописи, вероятно, уже велись в Киеве и Новгороде. А в 1073–1093 годах иноками Киево-Печерской обители был создан Начальный летописный свод. Помимо Древнейшего сказания и продолживших его киевских и новгородских летописей в свод вошли предания о племенах восточных славян и их соседях с V века, в том числе по византийской хронике, причем летописец (предположительно Никон Великий) старался привести историю Руси в соответствие с мировой хронологией. |
