Однако в мировой хронологии «почти» не считается. Переделав канву Начальной летописи, «Повесть временных лет» все же «не попала» подвигами Рюриковичей в годы реальных походов росов IX века на Царьград: последний из них описан в византийских и латинских текстах под 860 годом (он по греческому источнику отнесен в Начальной летописи просто к «руси», без даты, а в «Повести» произвольно приписан Аскольду и Диру под 866 годом).

При этом удревнял события еще и составитель Начальной летописи! Описанный им неудачный поход Игоря на Царьград в 920 году, когда патриций Феофан пожег его флот греческим огнем, датирован в византийской хронике и по ней в «Повести временных лет» 941 годом. То есть составитель «Повести» растягивал хронологию, уже растянутую в Начальной летописи, и героизировал князей, слава которых и до него была «несколько преувеличена». Отсюда возникли все неприятности историков, вынужденных выдумывать двух-трех Олегов и двух Игорей (или одного в стиле несгибаемых библейских старцев; при этом проблемы рожавшей от него Ольги никого не волнуют).

Объективно затея составителей Начальной летописи и особенно «Повести временных лет» показать, что в Царьград с успехом ходила не только Ольга, провалилась. Но в период формирования российской науки сомневаться в родословной легенде Рюриковичей было неудобно, а к XX веку каждое слово «Повести временных лет» превратилось в священное писание. Историкам до сих пор проще писать тома в полемике о происхождении Рюрика, чем усомниться в существовании этой «священной коровы», ни имя, ни сомнительная дата появления которой на Руси для истории строительства государства не важны.

С позиции ложного патриотизма огорчительно, что летописцы XI–XII веков не углубили родословную легенду еще немного, отнеся ее в первое 40-летие IX века, когда «Русский каганат» проявил максимальную военно-политическую активность, а смутность датировок европейских и восточных источников не позволила бы сомневаться в подвигах князей-разбойников.

С точки зрения объективности странно, что историки не обращают внимания на четкую привязку летописцами появления династии Рюриковичей к Новгороду. Новгород, по данным археологии, зародился, самое раннее, на рубеже IX–X веков и оформился как город к 920-м годам. Как раз ко времени, которым Никон Великий датировал первые походы Рюриковичей (920 и 922), пытаясь удревнить их появление на Руси. В договоре Олега 907 года с ромеями указаны Киев, Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов и Любеч: «ибо по тем городам сидят князья (в Ипатьевской летописи; в Лаврентьевской — «великие князья». — А.Б.), под Олегом сущие». Новгород как подвластный этой иерархии русских князей город не упомянут. Он появляется в летописании вместе с Рюриковичами, которых древнерусские авторы пытались представить единственными князьями вместо множества реально существовавших, но вычеркнутых из истории великих и светлых русских князей.

С точки зрения летописеведа смысл переделок и значительного расширения рассказов о ранней истории Руси в XI–XII веках совершенно ясен. Первоначально история начиналась Ольгой — одной из русских женщин, которые, судя по договорам с ромеями, действовали вместе с великими и светлыми князьями Руси. Год ее прихода к власти (945) — первый в собственно русской истории, соответствующий мировой хронологии. Она — первый правитель Руси, названный по имени при византийском и германском дворах. В конце X века автор Древнейшего сказания описал леность, жадность и смерть Игоря, чтобы показать, в каких условиях начала действовать Ольга. Только в конце XI века в Начальную летопись попали князья Аскольд и Дир, Рюрик и Олег.