Изменить размер шрифта - +
Сначала за барышню заступается горничная: «Ей-богу, нет пяти минут, / Как поминали вас мы тут». Потом в себя приходит и хозяйка:

И слышит недоверчивый ответ: «Положимте, что так». Странно, но притязания Чацкого почему-то никого не удивляли. В том числе и саму Софью. Хотя из ее разговора с Лизой видно, что она была обижена на прежнего поклонника за отъезд: «Ах! если любит кто кого, / Зачем ума искать и ездить так далеко?»

Многие ситуации в комедии зеркальны. Чацкий обвиняет окружающих в том, в чем легко может быть обвинен сам, но это не смущает героя. Вот во время беседы с Софьей, уже несколько огорченный ее равнодушным приемом, Александр Андреевич перебирает старых московских знакомых и, конечно, задевает каждого. На память приходит учитель танцев:

Дальше герой не продолжает свою мысль, переходя к «смешенью языков» «французского с нижегородским». Но и без пояснений понятно, что молодой дворянин возмущен не просто снисходительным отношением и даже восхищением, которое в русском обществе возбуждают учителя-иностранцы. Эти «подбитые ветерком» бродяги низкого происхождения, которых «под великим штрафом» велят признать педагогами и которые обосновываются в домах у знати, могут составить порядочному человеку марьяжную конкуренцию, подслужившись к какой-нибудь княгине не первой молодости.

Далее, в разговоре с графиней-внучкой Хрюминой снова возникает тема засилья иностранцев, и снова в связи с брачными делами. Теперь на острый язык попались мужчины. Хрюмина задает Чацкому вопрос, не женился ли он в чужих краях. И удивленный герой слово в слово повторяет вопрос Софьи: «На ком?»

отвечает Хрюмина.

Впору смутиться, но не на того напала. Герой тут же парирует:

В сущности, проблема, которая беспокоит Чацкого в случае Гильоме и Хрюмину в случае модисток, одна — предпочтение на брачном поприще, которое может быть отдано иностранцам низкого происхождения. Русские — мужчины и дамы — оскорбляются такой возможностью в равной степени. Вопрос больной. Но какая разная реакция! Софья шокирована самим предположением: «Танцмейстер! можно ли!» Чацкий, напротив, горячо и в обидной для собеседницы форме встает на защиту права кавалеров предпочитать французские «оригиналы» бледным отечественным копиям.

Абсурд такого высказывания очевиден. Браки высшего сословия — не та сфера, куда могут затесаться танцмейстеры и модистки. На самом деле их положение куда скромнее — это любовники и любовницы состоятельных покровителей. Марта Вильмот, небогатая ирландская девушка, гостившая в начале XIX века в Москве у княгини Е. Р. Дашковой, писала домой о знаках внимания, которые оказывают ей состоятельные старички-вельможи<sup></sup>. Она даже оттягивала отъезд в надежде, что один из наиболее усердных кавалеров сделает ей предложение. Но никто не заговаривал о браке, намекая на положение содержанки.

Связанные с любовниками-иностранцами происшествия были пищей для насмешек, недаром Лиза вспомнила тетушку своей госпожи:

Однако сам факт марьяжной угрозы от неровни-иностранца дважды зафиксирован в комедии, стало быть, он остро ощущался в тогдашнем обществе. Особенно теми, кому пока не повезло в брачной гонке — Чацкому и Хрюминой.

 

«И кто жениться нас неволит?»

Но и желанная цель представлена в комедии так, что способна отпугнуть самые бестрепетные сердца. В первую очередь, конечно, мужские. Брак по расчету несчастлив уже в самом себе. Репетилов, женившись на министерской дочери и угробив большие деньги на приличный дом в Петербурге, не получил от тестя ничего. С досады ударился во все тяжкие, оставлял жену, детей, а одумавшись, вступил в тайное общество, целей которого понять не способен.

Однако еще хуже так называемый счастливый брак Счастливый, по московским меркам, естественно.

Быстрый переход