Обогнув Игуменское озеро, тропа выровнялась, стала значительно суше и пошла в гору, которая уступами восходила над летным полем и завершалась небольшой поляной, окруженной высокими соснами.

Хотя не гора это была, но холм, круча, как принято говорить на Севере.

Если подняться к единственной сохранившейся постройке Филипповой пустыни, то на горизонте можно увидеть шпиль монастырской колокольни, который едва различим среди частокола островерхих соловецких елей.

Значит, пустыня Святителя возвышается над островом, над монастырем, и восхождение на нее для игумена Филиппа было всякий раз восхождением на Голгофу.

Или на гору Фавор...

На вторые сутки островного жития, без сна, без ночи и дня как таковых, лег на деревянные ступеньки бывшего келейного корпуса и уснул. Даже сам не заметил, как это произошло, только и успел подумать, что напоминаю сейчас того человека, что спал на досках у Наместнического корпуса, загодя сняв резиновые сапоги и аккуратно поставив их рядом. В том смысле, что порядок превыше всего.

Во время мартовской поездки на остров, конечно, тоже пришел в Филиппову пустынь. Тогда снегопад обложил высокими сугробами корпус почти до самых окон, и до деревянных ступеней, ведших на крыльцо, было не добраться.

Пришел в пустынь на обратном пути с Муксалмы. Конечно, ходил на «мелкий пролив» (финно-угорский перевод топонима «Муксалма») и летом, но зимой, когда напоминающая огромного полоза каменная дамба выползает из кусков зубастого льда, образует прогалины, воет на постоянном ветру, здесь всё совсем по-другому. Это и есть тот край, окоём, за который по водоводам утекает незамерзающая вода, и нет ей возврата из Дышащего моря.

На Муксалму в Сергиевский скит возвращается только единственный насельник, что живет здесь всю зиму.

Разве что на лыжах ходит в поселок раз в неделю.

Запасается хлебом и душеполезным чтением.

Лыжню заметает быстро, и потому всякий раз тропить надо по новой.

Топит печь.

Вслух читает «Сборник поучений Соловецкого ставропигиального первоклассного монастыря на общие и местные праздники и на разные случаи».

Например, «Слово о пострижении схимников»:

«Древнее время представляет нам немало примеров благочестия наших предков, и один из них... обычай постригаться перед кончиною в монашество. Желание в ангельском образе скончать земную жизнь, чтобы в будущей, загробной, иметь общение со святыми ангелами, было плодом добродетельной жизни наших предков... Ныне, с ослаблением монашеского духа в монастырях и оскудением благочестия в мирянах, утратился и этот благочестивый обычай — постригаться перед кончиною.

Хотя великая схима и свойственна преклонному старчеству, но мы видим, что многие старцы кончают жизнь в малом монашеском образе, не изъявляя желания принять великий. Известно, что великая схима имеет одно назначение: совершенное оставление земных дел ради единственной деятельности — приготовления души к смертному исходу. Само одеяние схимника показывает, что он как бы заживо погребен или живой мертвец.

Что такое схимническое уединение? Это тихая, мирная смерть прежде разлучения души с телом. В этом уединении постепенно сглаживаются впечатления, начертанные в душе предметами мира, и душа постепенно теряет свое общение с этим миром. Ум истинного схимника глядит на сей мир как бы с того света... который есть вечность. Взоры души невольно устремляются в это беспредельное пространство, часто всматриваются в него, завлекаются этим величественным, доселе неизвестным зрелищем.

Созерцая в своем уединении вечность, отшельник по душе признает, называет все временное суетою... он опытным знанием убеждается, что назначение человека не для земли, а для неба.

Понятно, что не все старцы-иноки могут иметь стремление к такой исключительно духовной деятельности, какова схимническая.