Особенно эта практика была полезна и необходима в минуты противостояния «дьявольским козням», которые возводил против отшельника и Соловецкого игумена «прародитель зла». Причем теперь вооружал он против Зосимы неразумных и завистливых людей в той надежде, что преподобный, как сказано в его Житии, не выдержит человеческих оскорблений и «уйдет с места того... но сбылось с ними сказанное в псалмах: “Те повержены были и пали”, а крепкого столпа поколебать не смогли. Раб же Божий Зосима, как непобедимый воин, мужественно сражался с врагами благодатью Христовой, днем и ночью всегда пребывая в пении псалмов и песен духовных, поя Господу в сердце своем: “На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь во веки!”».

Бремя ответственности за братию, за монастырь, за мирян-трудников, приезжавших на остров, безусловно, тяготило Зосиму, изначально искавшего на острове уединения и молчания, но обретшего наряду с подвигом монашества послушание общественного служения.

Размышляя о повседневных трудах Соловецкого игумена, вновь вспоминаются знаковые эпизоды из жизнеописания преподобного Кирилла Белозерского, для которого уединенное и сосредоточенное совершение келейного правила составляло основу основ монашеской жизни.

Известно, что келейное или молитвенное правило совершается ежедневно и включает в себя утреннее молитвенное правило, вечернее молитвенное правило, а также евхаристическое молитвенное правило: последование ко Святому причащению и благодарственные молитвы по Святом причастии.

Местом такого упражнения в монастыре, безусловно, является келья, где инок, вне зависимости от должности, занимаемой им в обители, и послушания, на него возложенного, имеет возможность предаться «собиранию ума», отложению всех мирских забот, быть в отдельности, но в то же время, по мысли преподобного Максима Исповедника, жить в единстве со всеми людьми, соблюдать схимничество, «чтобы молиться за весь мир».

Примеров подобной запредельной дихотомии в аскетической практике Северной Фиваиды известно предостаточно: Кирилл Белозерский и Сергий Нуромский, Дионисий Глушицкий и Павел Обнорский, Корнилий и Иннокентий Комельские, Александр Куштский и Евфимий Сянжемский, Зосима Ворбозомский и Нил Сорский.

Интуитивное и практическое постижение внутренней свободы как победы над внутренним врагом, над собственными страстями и собственным несовершенством составляет основной смысл сотрудничества, «соработничества» Божественного и человеческого. «У человека два крыла, чтобы возлетать к Богу, — свобода и благодать», — утверждает Максим Исповедник. Но сколь непросто бывает порой взмахнуть этими двумя крыла-ми, чтобы полететь!

Зосима, мысленно собеседуя с преподобным Савватием, с которым он никогда не был знаком лично, но которого почитал основоположником Соловецкого иноческого жития и великим аскетом, побуждает себя к еще большему самоограничению. «Преподобный же игумен Зосима пребывал во многих трудах и воздержании, стремясь всегда иметь память о смерти и о Суде Божием и побуждая себя к плачу духовному. И сделал себе гроб, и поставил в клети при келии своей; и той же величины выкопал себе могилу в земле своими руками. И каждую ночь выходя из келии до того, как начинали бить к утрене, плакал о своей душе, словно над покойником, над гробом своим».

Речь в данном случае идет о бесконечной глубине сокрушения и самоумаления, которая открывает подвижнику «духовное зрение», когда невидимое становится явным и глубоко символическим.

Интересно вспомнить эпизод, связанный с тайно-видением Зосимы в Великом Новгороде.

В Житии преподобного читаем:

«Он же, пребывая в обычном смирении и кротости, сев к столу, лишь немного к еде прикоснулся, потому что с юности любил безмолвие — не только за трапезой, но и всегда.