Также весьма интересные аллюзии вызывают островные лабиринты летом, когда вросшие в землю, плотно пригнанные друг к другу валуны, составляющие узкие проходы, покрываются зеленым мхом и травой. Если взглянуть на такое сооружение сверху, то сравнение с кроной пышного дерева напрашивается само собой, а вход в лабиринт напоминает ствол этого дерева.

И вновь возникает перекличка с традицией «верхнего», «среднего» и «нижнего» миров, центром которого является Древо жизни, а крона его символизирует мир вдохновения, творчества, свободы, видения будущего и бессмертия.

Следовательно, вполне возможно, что лабиринты, коих на Соловках насчитывается до тридцати пяти, одновременно выполняли функцию порта в потусторонний мир, а также символизировали «горние селения», кущи блаженства, явленные здесь и сейчас.

Спиралевидная лестница, уходящая в небо, и в то же время, подобно змее, извивающаяся на земле, воспринималась саамским, а впоследствии и поморским населением как двухмерная проекция «вавилона» — священной башни или горы, восхождение на которую становится итогом всей земной жизни, достижением и постижением самого себя.

В «Письмах с Дальнего Востока и Соловков» Павла Флоренского есть такие строки:

«Тут, на островах Соловецкого архипелага, существуют замечательные сооружения, называемые в археологии лабиринтами, а в народном языке “вавилонами”. Это — выполненные из камней, преимущественно валунов, величиною с голову, иногда меньше, до кулака, узорные дорожки с запутанным ходом; в одних случаях промежутки между каменными лентами идут непосредственно к центру, в других же случаях — разветвляются и приводят к тупику. Попав в центр, обыкновенно не сразу можно выбраться оттуда, и после прохождения некоторого пути приходишь на старое место».

Впоследствии в христианской традиции на уровне популярного (вульгарного) богословия эта мысль будет сформулирована предельно просто — «из земли вышли, в землю и уйдем».

То обстоятельство, что во всей полноте и красоте модели священных гор можно было наблюдать только летом, скорее всего, говорит о том, что острова архипелага были посещаемы и обитаемы лишь в теплое время года, когда до них можно было добраться и когда на них можно было устроить временное жилье.

С наступлением же зимы Соловки пустели, погружаясь в снежное небытие, и никто из живых не мог беспокоить святилища обители мертвых.

Предположительно, на остров древние мореходы доходили за два-три дня. В путешествие они отправлялись с западного побережья, из низовьев рек Кемь и Выг.

Долбленые лодки и плоты по степени надежности, затратам на производство и управляемости значительно уступали так называемым каркасным лодкам, которые не только были маневренны, обладали достаточным для перевозки трех-пяти человек водоизмещением и были удобны для переноски, но и изготавливались быстро, что для короткого мореходного сезона на Дышащем море представлялось немаловажным, если не решающим фактором.

Каркас собирался из упругих ветвей ели или корней сосны, а обшивка могла быть двух видов — берестяная и из выделанных особым образом шкур — медведя, оленя, лося или тюленя. Второй вариант, что и понятно, был более трудоемким и дорогостоящим, зато более надежным. Такая технология предполагала несколько циклов производства — выделка шкуры, сшивание кусков в единую, как сейчас говорят байдарочники, «калошу», смоление и проклейка шкур в несколько слоев, пропитка тюленьим жиром.

Берестяные же лодки чаще строились в глубине материка и использовались для выхода (сплава) по реке к морю.

Первый день похода в «резиденцию мертвых» завершался, как правило, на Кузовых островах. Здесь можно было отдохнуть после проделанного пути, проверить снаряжение, отсюда, с горы Русский Кузов (123 метра над уровнем моря, название, разумеется, восходит к XVII веку), в ясную погоду через пролив Западная Соловецкая Салма можно было увидеть едва различимую на горизонте группу островов, достижение которых приравнивалось к обряду посвящения, к переходу в иное нравственное и душевное состояние.