Вдруг тишину нарушил какой-то стрекот. Мы вздрогнули. По волнам, направляясь к шхуне, плоской жабой прыгала моторная лодка. В ней было шесть человек — вдвое больше положенного; она то и дело зачерпывала воду бортом. Мы различили впереди троих могучего сложения мужчин в неопрятной одежде, сзади — двух молодых женщин и мальчика. Вид у них был такой унылый, точно они возвращались с похорон.

— Иа ора на!

Это художник наконец очнулся от чар и восторженно приветствовал на таитянский лад встречающих.

— Иа ора на! Здравствуйте! Иа ора на! — вопил он, вкладывая всю душу в немногие известные ему полинезийские слова.

По люди в лодке не отвечали, даже не глядели на него.

— Вы лучше по-маркизски, — насмешливо заметил суперкарго. — Здешнее приветствие: «Каоха нуи!»

Увы, художник не заметил иронии и тотчас стал во всю глотку орать «каоха нуи». Но островитяне продолжали сохранять мрачный вид. Впрочем, это не смутило художника. Он принялся пылко описывать нам долину — точно мы но видели ее сами. Послушав его некоторое время, я вдруг понял, что он говорит интересно! Все-таки никто лучше художника не расскажет о произведении искусства, а долина Ваитаху бесспорно была произведением искусства.

— Ну вот, Ларри! — воскликнул он. — Мы нашли то, что искали! Здесь ты сделаешь снимок на обложку, который обессмертит тебя…

— Спасибо на добром слове, дружище, но заметь: бессмертием сыт не будешь. Наплевать мне на него, главное — был бы доволен редактор. Если я не найду девушек с красивой грудью, мне конец.

И Ларри тяжело вздохнул.

Тем временем маркизцы уже поднялись на борт; между ними и матросами начались бурные переговоры. Я внимательно слушал, но, к своему разочарованию, убедился, что понять их труднее, чем я ожидал. Разница между таитянским и маркизским языками не больше, чем между шведским и датским, и все-таки до меня доходило лишь каждое второе слово. Я разобрал, что мужчины недовольны высокой ценой на контрабандные спиртные напитки, а женщины обвиняют матросов в чрезмерной скупости, которую те проявили во время предыдущего посещения. Дескать, если теперь не раскошелитесь, лучше и не подходите.

М-да, своеобразный рай!

— Каоха нуи! Каоха нуи! — вдруг снова завопил художник.

На этот раз ему, как ни странно, отозвался чей-то веселый, дружелюбный голос.

Я поглядел в ту сторону и увидел великолепно сложенного мускулистого мужчину в красной набедренной повязке. Он медленно огибал шхуну на лодке с балансиром, которая во многом отличалась от тех, что мне случалось видеть на архипелаге Туамоту, зато была очень похожа на древние маркизские лодки, знакомые мне по музеям.

Человек в лодке приветливо помахал нам рукой. Все ясно: в моторке уроженцы какого-нибудь другого, изуродованного цивилизацией архипелага, почему-либо переселившиеся сюда. А крепыш в набедренной повязке — подлинный представитель исконного населения долины! Мы жестом пригласили его подойти поближе, хотели попросить, чтобы он свез нас на берег. Мигом смекнув, в чем дело, он закричал по-английски, не дожидаясь нашей просьбы:

— Такси, такси! Давай!

И я понял, откуда такое радушие, почему на нем набедренная повязка, как здесь очутилась лодка с настоящим балансиром… Все специально для туристов.