— Ты и твои братья видели, что мы вооружили вас лучшим из имеющегося, так?

— Вообще‑то, извини за правду, брат Бенин, но наша экипировка все‑таки не последнее слово техники, — высказался Минаков. — Мой отряд умеет работать с куда более совершенной оснасткой, уж поверь, брат Великий Бенин.

— Верю, брат Минаков. Верю. И обещаю, как только мы захватим что‑нибудь стоящее, мы вас снабдим.

— Неплохо бы иметь “панцири”. Я имею в виду роботизированные костюмы тяжелой пехоты.

— Уж это, если попадется, ваше однозначно, брат Герман. Видишь ли, никто в нашем племени не умеет управлять такой штуковиной, как “панцирь”. Так что не волнуйся, как только, так сразу, — “брат” Бенин почему‑то сиял. — И более того, зная, как ты со своими людьми рвешься в бой, дабы отплатить своим мучителям, я на совете племени настоял, чтобы вас послали сражаться как можно быстрее.

“Спасибо, “отец родной”, — хотел сказать по такому поводу Герман, но воздержался.

18

Удар по окрестностям

По привычке и традиции корабли такого типа все еще назывались эскадренными миноносцами. Естественно, они давно перестали быть таковыми — борьба с враждебными кораблями и даже подводными лодками значилась их побочной функцией. Понятно, экипажи по‑прежнему относились к этим задачам серьезно. На учениях по отработке выслеживания и уничтожения плавающего противника матросы и офицеры потели по‑настоящему. Однако, если сравнить тротиловый эквивалент находящихся на борту боеприпасов, назначенных для пользования в море, с тем, что значился для применения против суши, — проигрыш первых был налицо. Безусловно, очень грамотные могли бы вспомнить о ядерных зарядах, ибо действительно таковые на борту наличествовали. Но ведь и здесь тоже предписанные материкам подарки обгоняли назначенные морю, так? Что там в этой, выстреливаемой ракетой, глубинной бомбе в максимуме? Десять килотонн? Ерунда, семечки. Любой “томагавк” запросто тащил двести. Тем не менее, хоть на Земле кое‑где уже взрывались атомные бомбы, их использование все ж таки не встало на конвейерный запуск, так что в данном рассуждении могло быть спокойно отброшено прочь.

Итак, на пирсе стоял эсминец класса “Бёрк”, водоизмещением девять с половиной тысяч тонн, вооруженный под завязку. Исключая атомные боеголовки, на его борту находилось все что душе угодно. Даже четырехствольный “плазмобой” калибром пятьдесят пять миллиметров, предназначенный для отстрела прорвавшихся на малую дистанцию вражеских ракет. А кроме него, старая добрая стодвадцатисемимиллиметровка на носу. Помимо этого, имелась совсем седая древность — трехтрубные торпедные аппараты и менее седая, но тоже устаревшая штучка — противокорабельный комплекс “Гарпун”. Еще в ангаре покоились два вертолета, при случае способные приподнять над водой достаточно большую кипу оружия. Но все это назначалось для завоевания превосходства на море.

А касательно противостоящей морю суши, в устремленных в небо контейнерах эсминца “Коммодор Буканон” имелась почти сотня — за минусом четырех — ракет класса “Томагавк” различной модификации. Их дальнодействие оставляло далеко позади любые поползновения оружия, назначенного к терзанию кораблей. Даже в случае необходимости могущие размещаться на борту боевого судна кошмары подводников — глубинные ядерные бомбы — и те не шли в сравнение с древними крылатыми летунами. Совсем мизерно усовершенствованные “томагавки” второго поколения запросто пролетали четыре тысячи километров. То есть эсминец, крейсирующий посреди Атлантики, мог бы обстреливать Западную Европу.

Однако в данном случае “Коммодор Буканон” стоял на пирсе в военно‑морском порту Сан‑Диего.