Я проворненько хватаю на лету ослепительные искры гениальности, щедро разбрызгиваемые костёрищем её высшего интеллекта. Пышущим нестерпимым жаром, громадным, до небес!

    Я копирую, точно обезьяна какая-нибудь, все её ужимки, уловки, приёмы, манеры, привычки.

    Если б позволила, и трахал бы её, наверное! (Был бы я понеразборчивей и была б она помоложе, не относилась ко мне словно к сыночку; и поменьше бы сублимировала, всецело погрузясь в торговые операции.)

    Я даже часто разговариваю уже, как она, со всеми позаимствованными у неё эклектическими наворотами – пышные словеса и тут же, рядышком, всякие-разные слэнговые выраженьица, не лезущие ни в какие стилевые ворота просторечья и оживляжные приколы… Да, такой у нас лексикон, ну и что?! Нахватались сякого-такого там-сям, слепили чтой-то корявое, зато своё!..

    Р-р-р-рычу уже как она, бывает, и мыслю, как она, уже… да, да, да!!!

    У настоящей мастерицы нашего торгового дела – почему бы и не поучиться?!

    Но вот чем, спрашивается, я заслужил брошенное в свой адрес:

    – Ты добрэ думав, алэ нэ тим мистом, – говорит мне Бабуля.

    Причём не на повсеместно распространённом интерлогосе, зар-раза, говорит, и не на кирутианском. Даже не на каком-нибудь достаточно широко используемом в Освоенных Пределах языке говорит, типа спейсамерика, пиджин-спаньи, новокитайского, эсперлингвы.

    Даже не на косморусском, который традиционно использует экипаж «Пожирателя» в качестве языка межрасового и межнационального общения. Великом и могучем косморусском, что гипнопедически внушает наша корабельная Сеть всем новичкам – первым делом, сразу после подписания контракта.

    Говорит она, зар-раза мохнатая, используя наречие моего родного мира Стэп, на моий ридний мови, падлюка, кажэ!..

    И, заслышав такое ехидство, я в очередной раз принимаю твёрдое решение НЕ возобновлять контракт. Выйдет срок – только она меня и увидит! Пятки мои сверкающие, в лучшем случае, дхорр её забодай. Благо до окончания очередного срока недолго томиться…

    Твёрдое, «как я сам», решение перейти в другой Экипаж, а то и списаться на берег, я принимаю регулярно. С интервалом примерно в двенадцать месяцев. Незадолго до истечения сроков стандартных годичных контрактов с «Пожирателем». И никогда твёрдое решение это, ясный пень, я не выполняю. По этому поводу она, зар-раза, регулярно стебётся: «Вот она, малыш, наглядная демонстрация твоей пресловутой, именной, можно сказать, цельности!..»

    Ах вот как, значит: «…нэ тим мистом»?!

    – Дякую, – ледяным тоном благодарю за комплимент, и продолжаю на изысканном косморусском: – И чем же, позвольте поинтересоваться, сударыня, заслужил я столь лестную характеристику? Намёк понятен, однако три уточнения: ежели я всё-таки верхней головой думать начну, то а! – попру против природы, зачахну в сексуальном плане, и потеряю боевитость, бэ! – как следствие, начну сублимировать исключительно отвлечённо, и погибну как профессионал, а также цэ! – такого надумаю, что дхорры не расхлебают…

    – Моя шко-ола, – несказанно довольная ответом, канючит Бабуля; при этом выражение морды у суперкарго такое убитое глубочайшим унынием, словно её ухитрились обсчитать и недодать сдачи, – дави немощную старушку-одуванчика гнилым бЭседом, напирай, пудри ей мозги, забивай баки…

    – Одува-анчик, – улыбаюсь невольно.