— Как я тут оказался?.. — открыв мутные глаза, поинтересовался пострадавший.

— Как, как! Дружок твой притащил, между прочим, совершенно трезвый.

— Колька?

— Нет, огромный, с усищами, жгучий такой. И очень просил меня за тобой присматривать из дома не выпускать. Опасается за последствия.

— Ой, Валь, опять… — скорчился с рвотным спазмами Филя и, повисев лохматой головой над явившимся вновь тазом, откинулся на подушку. — Сон такой мерзкий приснился… анальгинчику бы… Анальгин, Жетон! Жетон!

— Какой тебе жетон?

— Телефон тащи, Валечка… Не пьяный я, ведь не пахнет… — Он дохнул широко разинутым ртом.

— Мало что вы сейчас там принимаете… Вчера несло «тройным», — она поставила на грудь больного черный старомодный аппарат, подклеенный изоляционной лентой. Тот набрал номер Севана и услышал сообщение «Абонент отключен». Тут же перезвонил Женьке.

— Спасибо, старик, что до койки доставил. Плохой я, — повинился слабым голосом.

— Это точно! Такие финты закручиваешь. Завез меня к чертям на кулички и бросил. Как козел чуть не до ура у карьера торчал. В милицию уже хотел заявлять. Сто раз трущобы обшарил — так темнотища же! Вдруг слышу стенания. Рядом в грязюке Филя вдугаря пьяный балдеет. Раскинулся — как на сочинском пляже. Ты мне весь салон, козел, заблевал и звал Сталина. Лучше бы я вместо этой прогулки Гальку лишний раз трахнул… Отойдите, господа. Нет у меня такой книги. Это вообще не художественный текст, это частная жизнь… Тут читатели моей высокохудожественной речью интересуются.

— Не пил я, — упрямо пробубнил больной. — Честное слово, Жень…

— Ага — на диспуте о путях постмодернизма до полночи в овраге сидел и одеколончика вместо чая хлебнул. Нет, мне такая любовь не нужна. Я по другому её представляю… Да при чем здесь Петрушевская? С другом поговорить нельзя? Проходите, господа и гости столицы, закрываюсь. — В трубке зачастили гудки.

— Ладно, ладно, друзья… Разберемся… — Филя стиснул зубы и с остервенением закрутил диск. Хорошо, что память на цифры особая. Отозвалась секретарша Оксана и вскоре раздался утомленный голос Николая.

— Привет, Моцарт! Рад.

— Коль, ты б не мог ко мне заехать? Болею я. Новости есть.

— Сегодня никак. Встреча с делегацией Боварии, банкет. Завтра утром вылетаю в составе делегации в Мюнхен. Как вернусь — тут же к тебе. Самому повидаться приспичило… — он помолчал в раздумьях. — Ладно, скажу сейчас, может тебе полезно знать. Помнишь ты мне одну штуковину оставлял? Спецы покопались… Дрянь дело, старик.

— Жучок?

— Не телефонный разговор. Но подумай серьезно над тем, что я говорил насчет твоего приятеля. Ты меня понял?

— Слушай, Колян… это все, что в гостинице тогда с Воронины в твердой обложке… это правда было? Ну, ты сам видел? Ладно, извини, понял…

Валя отобрала телефон у поникшего сожителя:

— Сейчас доктор придет, я из платной поликлиники вызвала по знакомству. У него задолжность по оплате жилплощади большая, на просьбу откликнулся. Вот футболка и треники чистые. Давай переодену, мокрый совсем, секс-символ приходящий…

…Доктор беседовал долго, щупал живот, вдумчиво осмотрел язык. В процессе сбивчивого рассказа Трошина о посещающих его крайне реалистических гнусных видениях, молча строчил на рецептурных бланках и, наконец, с тяжким вздохом обернулся к больному.