Этиоль повернулся и зашагал прочь. Юнцы вслед ему начали строить рожи, гримасничать, вертеть пальцами у висков.

Между тем пастух направился к выступающему в море низкому скалистому мысу. Прокладывая путь среди осклизлых, покрытых водорослями камней, стараясь увернуться от брызг, он размышлял о последних словах незнакомца и скоро добрался до любимого с детства места – ровной площадки, расположенной высоко над прибоем, открытой в сторону моря и берега, но упрятанной от взоров со стороны пустоши. Сел, сдвинул колени, положил на них руки, на руки подбородок. Копье привычно торчало в изгибе правого локтя – чуть что, можно сразу пустить в дело. В воде кувыркались тюлени и морские обезьяны; наигравшись, выползали на песок и грелись. Обезьяны грызли большие раковины и делились моллюсками с тюленями, у которых не было опальцованных лап, чтобы держать раковину у рта.

В той стороне, если брести долго, неизвестно сколько, лежали неведомые земли: Лаконда и Эль‑Ларимар. Похитили женщину и силой, против ее воли, перевезли из одного места в другое. Женщину, из‑за которой многие мужчины готовы умереть.

Что ж, у него уже есть женщина, ради которой не жалко умереть. Конечно, не только ради нее одной, но и ради двух детишек, мальчика и девочки, которых она ему подарила. Сильные растут, здоровые… Есть также дом, стадо, хватает и уважения соплеменников. Зачем же отправляться неведомо куда? Чтобы вернуть девственницу в родные края? Вернуть людям надежду? Да они высмеют его, невежественного и нищего, стоит только добраться до Лаконды.

Но как же долг? Смелый и благородный человек, умирая, возложил на него бремя…

В размышлениях Этиоль провел на берегу большую часть дня. Вид морской глади, мерный рокот прибоя успокоили его. Когда он вернулся в деревню, все тела погибших воинов были аккуратно порублены, почищены и жарились на общинном очаге. С приходом ночи начался торжественный пир. Все жители приняли участие в церемонии приобщения к плоти чужеземцев. Скоро участники трапезы сошлись на том, что земля, откуда явились чужаки, наверняка богата и плодородна. Там вырастают достойные мужчины, вкусные, без всякого неприятного запаха.

Отведав Тарина Бекуита, Этиоль вновь погрузился в размышления, мысленно вернулся к последним словам благородного воина. Долго сидел он недвижимо, пока не обнаружил, что своим печальным настроением портит праздник всем собравшимся у очага. Тогда Эхомба решил оставить жену и детей и поискать Фасталу.

Старуха сидела по ту сторону костра, скрестив ноги и прислонившись спиной к стволу дерева тайра совсем близко к огню, где ей было не так зябко. Волосы ее были белее морской соли, но по‑прежнему длинны и густы; их хватало на две косы, уложенные в узел и собранные на затылке. Фастала, одетая в роскошную накидку из мягкой разноцветной кожи, доставшуюся ей после дележа добычи, взглянула на Этиоля мельком, одним глазом. Второго глаза у нее не было, потеряла в молодости, теперь на этом месте посвечивало большое, во всю глазницу бельмо. Зубов у старухи тоже не хватало, и общественное угощение давалось ей с трудом.

– Садись, красавчик, поболтаем. Пусть с утра девчонки посплетничают! – Затем она взглянула на пастуха внимательнее и серьезно сказала: – Что случилось, Этиоль? Почему твое лицо окрасилось дымком печали?

Этиоль, тоже скрестив ноги, устроился рядом с ней, отклонил предложение отведать чужеземной ноги, потом признался:

– Хочу отведать вкус твоей мудрости, Фастала. Не плоти, а слова жаждет сердце.

Старуха кивнула и принялась с ожесточением ковыряться в зубах, при этом ни разу не перебила поверявшего ей свои тайны мужчину. Тот все поведал: и о последней воле незнакомца, и о неведомой Лаконде, о дьяволах и девственнице Темарил, о Химнете и Эль‑Ларимаре. Когда он закончил, Фастала долго молчала – смотрела на огонь.

– Значит, чужеземец перед смертью переложил бремя на тебя? – наконец промолвила она.