Она взяла его руку.

— Разве тебе не одиноко? — очень серьезно спросила она.

Томас состроил кислую гримасу.

— Если ты спрашиваешь, тоскую ли я по бурной деятельности, то отвечу утвердительно. С меня хватит раболепства, которого ожидают от ремесленника, имеющего дело с аристократами и знатью. Мне все это надоело, мне больше не хотелось унижаться ради того, чтобы получить деньги, которые и так причитались мне. Знаешь, незадолго до ухода на покой я полностью перестал работать в Херевуд-Хаус только после того, как добился оплаты крупного счета. Должен сказать, что это здорово расстроило планы его светлости! Но я обнаружил, что все-таки достиг предела своих возможностей. Если требовать оплаты заказа до его выполнения, то дело погибло бы не только для меня, но и для моего сына. А я не имел права рисковать будущим сына. Так что Том сейчас работает в фирме «Чиппендейл и Хейг». Как и в мое время, он не знает отбоя от заказов. Я сделал правильный шаг и верно выбрал время. В этом отношении моя совесть чиста.

Позднее, когда они вернулись в гостиную, Изабелла спросила, почему он не взял с собой часть хорошей мебели с улицы Св. Мартина.

— Не понимаю, как ты можешь жить без нее, — с удивлением заметила она.

— Мой дом стал выставкой мебели для важных клиентов, которые туда захаживали. Здесь меня устраивает более простая мебель, которая связывает меня с йоркширскими корнями. Я не могу расстаться с ними.

Она распрощалась с ним, пообещав, что снова приедет к нему, когда в следующий раз окажется в Лондоне, хотя и не ведала, когда такое может произойти. Ее ждут заботы в новом йоркширском доме, а Оуэн будет занят делами имения. Оба понимали, что могут пройти месяцы, прежде чем их пути снова пересекутся.

Он провожал ее экипаж взглядом, пока тот не исчез из вида, затем вернулся в дом и снова почувствовал одиночество, тревожившее его каждый день. Одна неделя следовала за другой, время легло тяжелым грузом на его плечи и становилось невыносимым, когда его посещали приятные воспоминания о прошлом.

После приезда в Кенсингтон он обнаружил, что избранное им одиночество переживается совсем иначе, если под рукой находится работа, нежели когда приходится праздно коротать время. Подобное одиночество обрело свое особое звучание, похожее на глухое эхо, будто на свете больше ничего не существовало.

После встречи с Изабеллой минули почти три недели, когда к нему явилась еще одна гостья. Читая у камина, он услышал, как старый Роберт скрипучим голосом с кем-то разговаривает у порога дома. Через несколько минут в дверь гостиной постучали. Роберт еще ни разу так не стучал. Томас опустил книгу, ожидая, что явился курьер, присланный Томом с улицы Св. Мартина.

— Войдите, — сказал он.

Дверь отворилась и вошла хорошо сложенная, стройная женщина лет тридцати. Волосы медного цвета пламенели на фоне высокой черной шляпы. На ней была опрятная одежда отменного качества, но без претензий на современную моду.

— Добрый день, мистер Чиппендейл, — сказала она звонким голосом. — Меня прислала миссис Оуэн Марвелл. Я буду вашей домоправительницей. Сэр, вы помните меня? Я — Элизабет Дейвис.

От удивления он встал и отложил книгу в сторону.

— Да, я помню, хотя вы давно покинули мой дом на улице Св. Мартина. Когда-то я видел, как вы держались за юбки своей матери. Не могу даже сказать, как я рад видеть вас в этом доме! У нас обоих есть такой предупредительный друг, как миссис Марвелл.

— Значит, мне можно остаться?

— Непременно.

— Хорошо. Я привезла все свои вещи.

Старику Роберту не удалось бы самостоятельно внести две коробки Элизабет, Томас помог внести сперва одну, затем другую.