2

— Вы — тот самый monsieur Жильяр?

— Oui, monsieur Колчак, — ответил Дзержинский с ужасным швейцарским выговором. — Вот мои бумаги... Умоляю вас, покажите мне скорей моего воспитанника... или того, кто себя за него выдает.

— Ах, какая незадача! — огорчился Колчак. — Он сейчас в Екатеринбурге, я оставил его там... Вы видите, как Омск переполнен.

— Да, вижу. Обстановка не для ребенка. Уж если ваша Ставка располагается в жалком вагончике... Но как же нам быть?

— Его привезут, — сказал Колчак; лицо его было довольно кислое... («Он вовсе не хочет, чтоб этот мальчишка оказался подлинным царевичем, — понял Дзержинский, — он сам метит на трон!») — А вы пока поживите у нас.

— Хорошо. А как он вам показался, этот мальчик?

— Мальчик как мальчик, — сказал Колчак, пожимая плечами, — блондин, хорошо сложен, есть сходство с фотографиями Алексея, довольно бойко рассказывает о придворной жизни. Правда, царевич — вы это знаете лучше меня — был болезненным ребенком; а этот здоров и крепок, во всяком случае с виду... И он не говорит на иностранных языках; утверждает, что забыл их от потрясений и переживаний.

— А что за предметы он демонстрировал? На нем были кольца?

— Да, было какое-то... Толстое золотое кольцо. Но он показывал в качестве доказательства своего царского происхождения вовсе не его, а медальон с прядью волос, утверждая, что это локон императрицы... Сами понимаете — это проверить невозможно.

Тон Колчака, когда тот говорил о мальчике, окончательно убедил Дзержинского в том, что Верховный Правитель вовсе не желает делиться властью с каким-то отроком, даже если тот окажется царевичем; однако он почему-то не расстрелял парня, а вызвал Жильяра... (Дзержинскому не пришло в голову, что Колчак — ученый и исследователь — просто хотел разгадать сию загадку из любознательности и научной честности.) Дзержинский смотрел на Колчака, пытаясь понять, что за человек перед ним. Александр Васильевич казался нервным, порывистым; взгляд его был остр и туманен одновременно; в губах что-то горькое и странное... «Говорят, он пьет запоями... Или — кокаин? Похоже, похоже... Однако дела у него идут неплохо. (Это происходило в начале лета 1919-го, когда у Колчака дела шли действительно еще неплохо.) Не прогадал ли я, поставив на красное? Колчак точно так же может служить моим тайным целям, как и Ленин. Открыться ему? Предложить союз против большевиков? Не сразу; подожду, осмотрюсь». И он ждал, осматривался, беседовал с Колчаком; взгляды их во многом сходились; меж ними даже возникла холодноватая приязнь...

— Будем называть вещи своими именами, — говорил Колчак, — ведь в основе гуманности, пасифизма, братства рас лежит простейшая животная трусость... Что такое демократия? Это развращенная народная масса, желающая власти.

— Власть не может принадлежать массам в силу закона глупости числа, — соглашался Дзержинский-Жильяр, — каждый практический политический деятель, если он не шарлатан, знает, что решение двух людей всегда хуже решения одного. А уж двадцать-тридцать человек не могут вынести никаких решений, кроме глупостей.

— Россия — страна патерналистская; русские всегда ищут строгого отца, что держал бы их железной рукою.

— Как это верно! Именно железной.

И они, взявши деликатно по дорожке с одного зеркальца, поглядели друг на друга с пониманием. «Я вотрусь к тебе в доверие, — думал Дзержинский почти нежно, — если кольцо мальчишки окажется тем самым — ты поможешь мне свалить большевиков и взойти на трон, а если нет — что ж, я буду продолжать поиски под прикрытием силы твоей армии; ты — тот, кто мне нужен; ну, а потом, естественно, я тебя использую и убью!»

— Александр Васильевич, я не хочу в ожидании приезда этого Алексея или лже-Алексея попусту терять время, — сказал он.