– У тебя сколько раненых казаков? – осведомился я и, не дожидаясь ответа, похвалился: – А у меня вдвое меньше. Так что – дальше спорить будем или сядем рядком да поговорим ладком?

– Отчего же не сесть, коли ты в гости заглянуть не забоишься.

– А чего мне бояться? – ответил я. – Ты не волк, да и я не овца – коль приглашаешь, непременно загляну. Только день уж больно погожий. В такой денек в хоромах сидеть не желаю, потому повели, чтоб стол посреди двора поставили. Да не пустой – с питьем да яствами. Или на Руси святой гостей ныне угощать не принято?

И вновь пауза, после чего последовал удивленный вопрос:

– Неужто и впрямь придешь?

– А как же. Коль слово даешь, что твои люди, пока мы говорю вести будем, перемирие соблюдать станут, – и во двор загляну, и за стол присяду, и чару с тобой изопью, да не одну…

– А не брешешь?

– Собаки брешут, – последовал обиженный ответ. – Чтоб мне свету божьего не взвидеть, коль обману…

Отговаривали меня все трое – на подмогу к Головану и Мичуре на миниатюрное совещание прибыл командир третьей сотни Устин Моргун, чья сотня как раз засела на соседнем с теремом Голицыных подворье.

Хрястнув от широты души шапкой оземь, горячий Моргун отчаянно завопил:

– По мне, дак он хошь бы в нитку избожился – все одно не поверил бы! Бог ведает, что у него на уме. Единожды сей боярин уже продал, как бы и ныне не того. Одумайся, княже!

– Ирод клянется, иуда лобзает, да им веры неймут! – поддержал Устина Мичура.

– Может недоброе учинить, – подвел итог лаконичный Голован и покосился в сторону боярского терема.

– Может, – согласился я. – А чтобы у него и в мыслях такого соблазна не возникало, вы стрелков получше разместите наверху по соседним подворьям и держите стол под прицелом, да…

– Их-то мы туда давно первым делом рассадили, да тебе с того проку? Он-то не ведает, что ежели что, то они у нас и мышь на бегу к земле болтом прикуют, – возразил Мичура.

– А чтоб проведал, вы сделайте вот что, – решил я. – Когда я подам знак…

Мысль мою одобрили, но на затею с переговорами все равно смотрели неодобрительно, а перед тем как мне отправиться туда, подошедший Голован молча сунул в руки кольчугу.

– Юшманец славный. Поддень, княже, не пожалеешь, – посоветовал он.

– Береженого бог бережет, – закивал головой Мичура.

– Не тронет, – уверенно заверил я их. – Он же не самоубийца. Да и любопытство его разбирает, отчего Дмитрий Иванович все так резко переиначил. Пока все это не выяснит…

– А опосля того? – пробасил Голован.

– А уж опосля на правую руку престолоблюстителя покушаться и вовсе глупо, – усмехнулся я, но юшманец… поддел.

И впрямь рисковать больше чем нужно глупо.

Я не таясь прошел к воротам Голицыных, неспешно преодолевая открытое пространство, пробиваемое с верхнего этажа их терема – как подтверждение тому в земле торчало с десяток стрел – и гаркнул:

– Пришел нежданный гость – готовь, хозяин, кость!

Калитка еле слышно скрипнула и нехотя приоткрылась, но ненамного, и стоящий возле нее казак сразу опасливо предупредил:

– Токмо один чтоб прошел, не то…

– Один не получится, – возразил я и кивнул на двух ратников, которые меня сопровождали.