— Она очень мила, правда? — спрашивает Лаура.

Я соглашаюсь, поскольку ничего другого мне не остается, но если откровенно, мне кажется, что к ее красоте примешивается холодный расчет и что-то еще, не жадность и не «бессердечность», как можно было бы ожидать, а — это пугает меня самого — безысходность. Наверное, более подходящим было бы слово «отчаяние» — оно не столь глубокое, как безысходность. На фотографии Джимми Эшворт очень молода — до двадцати восьми далеко, — но она уже ничего не ждет от жизни, хотя и снимается для серии открыток с изображениями самых известных красавиц. Я спрашиваю Лауру, как с ней познакомился мой прадед, и по ее ответу понимаю, что процесс «обеления» всего, что только можно, уже начался.

Я могу понять, когда в рассказе, предназначенном для чужих ушей, люди находят убедительные объяснения поведению своих мужей, жен, детей и даже родителей. Это естественно, когда человек не хочет иметь отношение к мошенничеству, обману и даже неудаче или расточительности. Но бабушка? Кому какое дело до поступков бабушки? Какое значение в конце XX века имеет тот факт, что в XIX веке чья-то бабушка была не такой целомудренной, как от нее можно было бы ожидать? Что она заводила отношения с мужчинами только ради материальной выгоды? Что она была содержанкой? Кое-кто даже гордился бы этим, относил бы к числу занятных причуд своих предков. Но только не Лаура Кимбелл; она тут же начинает рассказывать, что Генри привел в «квартиру» Джимми кто-то из друзей, и он же их познакомил. Мог ли мой прадед видеть открытку из серии красавиц? Они познакомились, по всей видимости, в 1874 году, когда Джимми было девятнадцать. Я спрашиваю, где находилась квартира, но Лаура не знает. Все это, поясняет она, рассказывала ей мать, которую я тут же начинаю подозревать в том, что именно мать и приукрасила факты. Скорее всего, произошло следующее: приятель Генри «содержал» Джимми, возможно, подобрав ее на улице, а когда девушка ему наскучила — или он собрался жениться, — передал ее Генри.

Генри «безумно влюбился» в Джимми и, разумеется, она в него.

— Они были созданы друг для друга, — говорит Лаура. — Доктор Нантер очень хотел на ней жениться, все время просил ее руки, но она каждый раз ему отказывала.

Я спрашиваю почему — ведь они любили друг друга.

— Отец доктора Нантера был против. Он категорически запрещал сыну иметь какие-либо отношения с моей бабушкой. Вот почему влюбленные встречались тайно. Вот почему он снял тот маленький домик у черта на куличках — в то время это было у черта на куличках. Чтобы не узнал отец.

Я сочувственно киваю. Нет смысла говорить ей, что в 1874 году Генри было тридцать восемь, он уже более десяти лет не получал содержания от отца, а самое главное, что старый владелец мануфактуры умер в 1873-м, пролежав два года парализованным после удара. Генри не женился на Джимми Эшворт потому, что в 1870-х мужчины его положения не брали в жены таких женщин. В их глазах все люди делились на три пола: мужчины, добропорядочные дамы и падшие женщины. Добропорядочной женщиной в жизни Генри была Оливия Бато, она пребывала на пьедестале, тогда как Джимми, если когда-либо и поднималась туда, то давно была с него свергнута.

Если Лаура думала, что я ей поверю, то, наверное, пыталась бы убедить меня, что отношения между Джимми и Генри были исключительно невинными и Генри время от времени просто приезжал на чай к любимой женщине, но ни разу не тронул ее даже пальцем. Наверное, она понимает, что это было бы слишком даже для меня. Лаура окидывает меня испытующим взглядом и признает, что у нее нет фотографии с изображением ее бабушки и моего прадеда. В те времена процесс фотографирования был долгим и утомительным, не таким, как сегодня, что позволяло от него уклоняться.