|
В те времена процесс фотографирования был долгим и утомительным, не таким, как сегодня, что позволяло от него уклоняться. Лаура рассказывает мне о драгоценностях, которые Генри дарил Джимми — часть их перешла к ней. Не хочу ли я взглянуть на фотографию ее дочери с красивой брошью в виде звезды, с настоящими бриллиантами. Я отвечаю, что хочу, хотя насчет бриллиантов у меня есть сомнения. Человек, подаривший второй невесте обручальное кольцо, оставшееся от первой, не станет преподносить бриллианты любовнице.
— Ему устроили брак с мисс Элинор Хендерсон, — продолжает Лаура. — Он был несчастен и вместе с моей бабушкой провел много вечеров, отчаянно пытаясь придумать, как избавить его от этого, но они его накрепко связали.
Я спрашиваю, кто такие «они», и Лаура отвечает, что речь идет об отце Генри и мистере Хендерсоне, которые были «деловыми партнерами».
— О его браке с этой Элинор было объявлено в августе, и им с Джимми пришлось расстаться.
Последнее ее замечание выглядит довольно точным. Если я не ошибаюсь, пентаграммы в дневнике исчезают примерно в это время. В разговор вступает Дженет, напоминая мне, что Джимми вышла замуж двумя месяцами позже. По ее утверждению, Леонард Доусон был преданным поклонником ее бабушки еще в те времена, когда она не была знакома с Генри, но ему приходилось боготворить ее издалека.
— В те времена таких называли нежеланными ухажерами, — замечает Лаура. — Он вечно ошивался поблизости, преследовал ее, стоял на улице, где она жила, и смотрел в ее окна. — Она немного пугает меня, пропев надтреснутым сопрано несколько подходящих к случаю строк из «Моей прекрасной леди». — Ну а когда доктор Нантер — к тому времени он был уже сэром Генри — был вынужден расстаться с ней, а она с ним, то Джимми естественным образом обратилась к Лену. Думаю, можно сказать, что ее толкнуло к нему разочарование.
— Что случилось с домом?
— С домом?
— На Чалкот-роуд, в районе Примроуз-Хилл. Что с ним случилось?
— Дом принадлежал ей, разве не так? Они с Леном остались в нем, там же началась их семейная жизнь, там родилась моя мать. Потом они продали этот дом и переехали на Кинг-Кросс.
Я чувствую облегчение. Сам не знаю почему, не понимаю, какая мне разница. Возможно, потому, что мне не хочется записывать Генри в ряды законченных подонков, без единой — насколько я мог до сих пор судить — симпатичной черты. Но теперь одна появилась. Оставив Джимми, он отдал ей дом. Хотя, скорее всего, просто продолжал платить арендную плату. А может, он дал ей и мужа? Не исключено. В свидетельстве о браке Леонард Доусон назван носильщиком. Интересно, где он служил, на железнодорожном вокзале или в больнице? Дом, муж и приличная сумма денег? Пятьсот фунтов. Похоже, у Генри не такая черная душа, как я думал.
— Можно сказать, она обошла доктора Нантера — то есть сэра Генри — на финише. Он женился на той Элинор лишь в 1884 году. Она была вашей прабабушкой.
Я не спорю. Бессмысленно пускаться в долгие объяснения. Элинор могла бы стать моей прабабкой, если бы не погибла ужасной смертью, а Генри женился бы на ней, но этого не случилось. Он женился на ее сестре. Я не рассказываю об этом Лауре и Дженет.
Подходит официант с подносом печенья, и дамы выбирают себе сладости. Монитор светлеет, и на нем появляются результаты голосования: 66 «за» и 82 «против». Мы отвергаем поправку. Лаура начинает рассказывать о своей матери, родившейся в 1884 году, о своем счастливом детстве в Примроуз-Хилл, о том, как няня водила ее гулять в Риджентс-парк.
Все это время я спрашиваю себя, кого они мне напоминают, но так и не нахожу ответа. Лаура не сказала мне, когда именно в 1884 году родилась ее мать, и я не собираюсь спрашивать. |