Перед ним дверь в большую столовую медленно раскрылась.

В дверном проеме стоял купец Бабанов. Живой и невредимый.

– Захочешь умереть, толкнись сильнее, – раздался голос позади.

Агата попробовала повернуть голову, но затылок налился свинцом. Накатила дурнота. Внизу метнулось пятно света.

– Ну, прощай, баронесса, больше не увидимся, – сказал кто-то. Агата была уверена, что этого голоса не слышала раньше. – Проживешь, сколько сможешь… До утра всяко не дотянешь… Не мучь себя понапрасну… Кончай одним махом… Шаг – и готово… А то ведь толкну…

Послышался хриплый смешок, пятно света мелькнуло и исчезло. Донеслись тяжелые шаги и звук закрываемого замка. Настала тишина.

Нож…

Надо вытащить нож… Агата повела плечами. Лезвие прижималось к спине, но добраться до него со связанными руками – фокус невероятный. Не стоит тратить остаток сил.

Глаза привыкли к темноте.

Оглядевшись, Агата поняла, что стоит на возвышении. Нагнув подбородок, увидела под ногами обрыв и темнеющий пол, до которого не меньше аршина с вершком. Поставили на самом краю. И не сдвинуться: веревку натянули так, чтоб не могла шелохнуться. Надо стоять, пока есть твердость в ногах. Стоять до конца. А кончится сила – и всё. Когда найдут, будет висеть мертвая, высохшая и некрасивая. Пушкин увидит, и ничто в его ледяном сердце не дрогнет. Погибнет Агата зазря…

Она приказала себе думать только о мщении. Отомстит тем, что выживет. Раз попалась в глупейшую ловушку, нельзя доставить им удовольствие своей гибелью. Еще доберется до них. За все заплатят… Назло выживет и укажет на убийц. Лишь бы упрямства хватило продержаться до утра. Будет кричать и звать на помощь, может, кто и услышит.

Голову повело, в ногах появилась предательская вата. Ужасно захотелось сеть. А лучше прилечь… Почти равнодушно Агата подумала, что до утра не дотянет. Жить ей осталось час или два… Веревка сильнее ненависти… И Пушкин не узнает…

Правило IV. Девичник

От народа семейство Бабановых ушло не слишком далеко. Можно сказать, никуда и не уходило. Только разбогатело. Крестьянские корни в них были сильны и глубоки. Мадам Бабанова, дочери да и вся прислуга стучали по дереву, плевали через левое плечо, боялись черного сглаза и встречи с монахом, ну и, конечно, верили в призраков, домовых и привидений. Явление господина Бабанова в большой столовой посреди ужина они отметили в меру своего страха. Авива Капитоновна вжалась в спинку стула и до белизны кожи сжала вилку. Астра Федоровна взвизгнула, вскочила, отбросив стул, бросилась к привидению, и, подпрыгнув, повисла на его шее, яростно целуя в щеки, тычась лицом в его бороду, издавая звуки ошалевшего котенка. Всегда тихая Гая Федоровна смахнула тарелку, побежала к привидению, уткнулась ему в бок, вцепившись в отворот пиджака. Привидение обнимало сестру, приговаривая:

– Ах вы мои милые, ах вы родимые, звездочки мои ясные, как же по вам соскучился, крошки мои сердечные…

Отдав привидению краткий поклон, Пушкин поспешил из столовой.

Он думал, как сильна крестьянская кровь. Конечно, присмотревшись, было заметно множество отличий Дмитрия Козьмича от портрета старшего брата. Они не были близнецами. И борода, и лоб, и прическа отличаются. Но лицо и взгляд, хищный, бабановский, давящий, как лапа зверя, похожи, будто отражения в зеркале. Ну и фамильная ложбинка между бровями пролегла…

Мадам Бабанова наконец настолько овладела собой, что смогла встать из-за стола и улыбнуться. Вместо поклона небрежно кивнула.

Подхватив барышень, будто пушинок, Дмитрий Козьмич донес их к столу и отпустил.