– Прочел? – спросил он, не выпуская лист. – И что теперь?

Пушкин мог бы ответить, что теперь в его паутине не осталось пустых кружков с вопросительными знаками, а таблица вероятностей может быть заполнена точно. Но разве такое объяснение что-то объяснит? Он промолчал.

Зато заволновался Меморский.

– Позвольте, позвольте, что за документ?

– Курдюмов, выйди, – приказал Дмитрий Козьмич, и когда за управляющим закрылась дверь, передал прошение. – Ознакомься…

К концу чтения на каменном лице нотариуса прорезались сильные чувства. Можно сказать, Меморский был вне себя от негодования. Так что даже дернул себя за кончик носа. Вернув прошение, он встал, являя собой образец законности.

– Дмитрий Козьмич, считаю необходимым сделать заявление… Двадцать лет я верой и правдой служил вашей семье, служил вашему батюшке и вашему брату… В любой день и час готов был прийти на помощь. Оказывал все услуги… Был при последних минутах его жизни, своими руками отнес на диван, на котором он скончался… И вот теперь обнаруживается, что покойный Федор Козьмич совершил важнейшее, можно сказать, судьбоносное решение, не поставил меня в известность, а сделал все самолично. Отдал какому-то писарю составить прошение? Сам наклеивал гербовые марки? Ни за что не поверю, отказываюсь верить…

Пушкин попросил взглянуть на росчерк господина Бабанова и высказать свое мнение. Водрузив на нос пенсне, которым редко пользовался, Меморский стал рассматривать длинную, со всеми регалиями подпись.

– Господа, это подлог, – сказал он, кладя бумагу на стол. – Подпись Федора Козьмича знаю лучше своей. Это фальшивка, подделка. Умелая, но подделка. Готов повторить на суде под присягой…

– Спасибо, Павел Николаевич, иди пока попей чаю с Курдюмовым, только рот держи на замке.

Без лишних глаз и ушей Дмитрий Козьмич стал прохаживаться по кабинету.

– Что бо́льшая неожиданность: наследник или дочь Капустиной?

Бабанов остановился:

– Слышал, что у Феклы дите имеется, но в дом ее не приводила…

– Почему?

– Да кто ж его знает! И когда Федор умудрился с ней сойтись? Куда Фекла смотрела, что с ее дочкой произошло? Других женит, невест блюдет, а за своей не усмотрела…

– Дмитрий Козьмич, прошу меня простить…

На него резко махнули.

– Да брось ты эти церемонии, такое творится…

– Дочь Капустиной видел мельком, поначалу мадам представила ее горничной. Вот здесь, – Пушкин указал между бровями, – у нее имеет складка. Точно такая же, как у вас, вашего брата и ваших племянниц… Порода ваша сильная… Матрона довольно сильно похожа на Астру и Гаю Федоровну. Как третья сестра.

Когда смысл сказанного окончательно проник в сознание Бабанова, купец и директор фирмы замер, уставившись на Пушкина.

– Ты… Ты понимаешь, что говоришь? – наконец спросил он.

– Прямых доказательств нет.

Вернувшись к столу, Дмитрий Козьмич сел в кресло.

– Значит, выбора не осталось, – сказал он. – В телеграмме брата еще была фраза: «смотри стол»… Думал, займусь потом, но откладывать нельзя…

Сунув руку под столешницу, он что-то повернул. Раздался тихий щелчок. Зеленый прямоугольник сукна съехал в сторону, раскрывая тайник.

– Об этом знали только я и Федор… Теперь известно тебе… Надеюсь на твою честь, Алексей Сергеевич. – Бабанов вытащил конверт, большой лист, сложенный пополам, и записную книжицу в кожаном переплете, старую и потертую.