— Давай-ка серьезно. Я тебя много лет знаю. Я знаю, что раз ты начал бегать, значит, тебя в этом интернате ничем не удержишь. Ты парень самостоятельный у нас, решительный, — она останавливается и как будто размышляет над чем-то очень печальным, потом меняет тему. — Мне очень жаль, что так получилось с твоим папой…
— С моим папой получилось восемнадцать лет назад, — перебиваю. — Вернее, как раз не получилось совсем.
— Я понимаю, — кивает директор. — Но, Рома, ты не замыкайся, пожалуйста! Мы помочь тебе хотим.
— Да я не замыкаюсь, — отвечаю. — У меня же хорошо все, — я делаю паузу. — И кто это вы?
— Мы, учителя, — поясняет Ольга Геннадьевна.
— Мне помощь не нужна, спасибо.
— Послушай меня! — настаивает директор. — Тебе все равно доучиться надо. Школу окончить, чтобы хоть среднее образование было. Ты же умный мальчик! — она снова делает паузу. — Значит так, я говорила со всеми этими службами. Ты можешь закончить этот год в нашей школе. Под мою ответственность. Если уж так невмоготу тебе в интернате. Только с жильем надо будет что-то решить. Так что давай-ка ты доучишься нормально в своем классе. Мы все тебе поможем нагнать то, что ты пропустил. Я договорюсь: в интернат не надо будет возвращаться. Только отмечаться будешь периодически, что с тобой нормально все.
— Как это «под вашу ответственность»? — спрашиваю.
Я просто после этой фразы ничего уже не слышал.
— Ну а ты как думаешь? — с какой-то странной лукавой улыбкой отвечает Ольга Геннадьевна.
— Я никак не думаю, — говорю.
— Я и другие учителя поручимся, что у тебя все будет хорошо, что ты ничего не натворишь и закончишь школу, — она пристально смотрит на меня. — Так ты согласен?
— А у меня, вообще, выбор есть? — спрашиваю недоверчиво.
— Выбор, Рома, всегда есть, — очень душевно отвечает Ольга Геннадьевна. — Ты можешь вернуться в интернат или вернуться в школу.
— А могу никуда не вернуться.
— Ну, это вряд ли, — вздыхает директор. — Тебя все равно куда-нибудь вернут. Так что, лучше выбрать самому.
— Я не понял, — тяну. — Вам-то это зачем?
— А ты не думай о нас, Веригин, — заключает Ольга Геннадьевна. — Хватит думать обо всех вокруг. Ты о себе подумай! Хоть раз, Рома. Не о сестренке и не о маме, а о себе. Тебе-то чего хочется?
— Чего мне хочется, того нет, — бурчу я, но, на самом деле, у меня просто слезы наворачиваются от слов директора.
Получается, что им не все равно. Неужели, Рома, ты себе можешь представить, чтобы кому-то было не все равно? Нет, не могу. Не могу, но все же соглашаюсь на условия Ольги Геннадьевны. Только надо что-то решить с жильем, но я тут тоже кое-что придумал. Надеюсь, все получится, и от меня отстанут.
6
Я иду к Инне Марковне — больше мне не к кому пойти. Больше мне не к кому пойти с такой личной и довольно безумной просьбой. Я даже не хожу вокруг да около. В самом деле, эта добропорядочная еврейка знает всю нашу двинутую семейку… Вернее, она знала всех нас, когда мы еще были семьей. |