Мы вернулись в Чикаго на несколько дней, как раз вовремя, чтобы ощутить первую летнюю жару в городе. Только на прошлой неделе было влажно и шел дождь, но сейчас погода совсем поменяла свое направление, а в фургоне душно, как в печке. Но у меня нет особого выбора, кроме как приступить к разработке этих рецептов, особенно в те редкие моменты, когда у Кая бывает выходной от бейсбола, как сегодня.

С Максом легко, и дело не в том, что я не могу работать, пока он бодрствует а я наблюдаю за ним, просто я не хочу. Мне нравится проводить с ним время, и я бы предпочла сосредоточиться на нашем совместном времяпрепровождении, чем переживать из за своей бесконечной череды неудач на кухне.

Помешивая масло в сковороде, я наблюдаю, как оно тает, когда от стука в дверь сотрясается вся моя машина.

Что за черт?

Кай ни разу не входил сюда. Он пишет мне сообщение, когда выходит из дома и просит зайти внутрь, чтобы присмотреть за его сыном, и я не могу придумать никакой причины, по которой он мог бы быть здесь, кроме…

– С Максом все в порядке?

Я говорю торопливо, в моем голосе слышится паника, когда я открываю дверь своего фургона.

– Он в порядке, – тихо говорит Кай, держа в руке радионяню. – Он решил немного вздремнуть.

Мой выдох наполнен облегчением – новое для меня чувство. Я никогда не была привязана настолько, чтобы беспокоиться о благополучии другого человека, но знание того, что его мама не хотела быть в его жизни, пробудило во мне желание защитить его.

Кай стоит снаружи, его босые ноги ступают по бетонной дорожке, ведущей от его дома ко мне. Свободная белая футболка, шорты, подчеркивающие стройность его ног. Кепка задом наперед с этими чертовыми очками. И эта улыбка, самодовольная и милая – новый образ для питчера.

– Что за агрессивный стук? – Спрашиваю я.

– Это не было агрессивно. Это было нормально. Ты просто живешь в гребаной машине. Я едва коснулся двери, и она покачнулась.

Я приподнимаю бровь, на моих губах появляется хитрая улыбка. – Я знаю что фургон раскачивается. Тебе стоит как нибудь зайти и попробовать.

Он бросает на меня равнодушный взгляд. – Пожалуйста, прекрати говорить.

Внимание Кая падает на мою грудь и живот, напоминая мне, что на мне только топ и брюки, тонкие и свободные, которые не касаются кожи в эту богом забытую жару.

Я ничего не скрываю. Вместо этого я небрежно кладу руку на подголовник пассажирского сиденья, только выставляя себя на его обозрение еще больше, позволяя ему смотреть, потому что он так этого не хочет.

– Чем я могу вам помочь?

Кай протягивает пару "Корон". – Принес тебе твой любимый утренний напиток.

– Сейчас 10 утра.

– Для тебя слишком поздно?

Посмеиваясь, я беру у него одну. – Не совсем.

– Можно мне войти?

Мой фургон предназначен для одного. Этот фургон меньше бейсболиста ростом 6 футов 4 дюйма. У меня есть кровать, мини кухня и ящик из под молока, который я использую как сиденье или для хранения вещей в зависимости ото дня.

– Я не уверена, куда пристроится твое здоровенное тело, но ладно.

– Кровать вполне подойдёт. Кай наклоняет голову, заходя в мое пространство. Ему приходится полностью согнуться пополам, чтобы сделать два шага до моего матраса, где он и ложится, свесив с края свои длинные конечности.

– Ты прав, – говорю я, поднося пиво к губам. – Моя кровать подходит очень  хорошо.

Он хихикает, опираясь на локоть и скрестив лодыжки, пока держит монитор, на котором мы оба видим Макса, спящего в доме.