Женя коротко кивнула.

– Позволим. Так наши страдания не будут бессмысленными.

Зоя стояла в окружении алых бутонов и шипов – королева, не нуждающаяся в короне.

– Да будет так.

Дарклинг повернулся к монахине.

– С чего начнем?

Монахиня изучающе посмотрела на них. Затем жестом указала на дерево, в то время как со стен спускались, окружая ствол волнами алого шелка, монахи – мужчины и женщины, старые и молодые, равкианцы, земенцы, сулийцы, шуханцы. Мелькнули даже несколько фьерданцев с льняными волосами.

Дарклинг поднял руки.

– Развяжите меня.

Николай с Зоей переглянулись. Если все это было очередной уловкой, он должен был сделать свой ход сейчас.

– Рассредоточиться, – велел Николай солнечным солдатам. – Приготовиться.

– Пока я жив, в тебе будет жить демон, – предупредил Дарклинг, пока Николай ножом разрезал веревки на его запястьях.

– Мы смогли договориться.

– Некоторые договоры существуют недолго.

– У тебя любовь к мрачным пророчествам, да?

– Зоя проживет очень долгую жизнь, – продолжил Дарклинг. – Несмотря на демона, тебе это вряд ли удастся.

– Тогда я буду любить ее и в могиле.

Улыбка тронула губы Дарклинга.

– Храбрые слова. Но время может все изменить.

Николай чуть не рассмеялся.

– Я точно не стану по тебе скучать.

Он спрятал нож и отступил в сторону.

Дарклинг не торопясь потер запястья, словно наслаждался страхом тех, кто вынужден был следить за ним и ждать, что он станет делать.

Он скинул рясу на заснеженную землю, затем отправил следом рубашку и шагнул к стволу дерева. И застыл перед ним, в брюках и сапогах, с белой как снег кожей и волосами темнее воронова крыла.

– Ступай, – напутствовала монахиня с тремя косами. – Если таково твое желание. Если ты осмелишься.

Дарклинг сделал глубокий вдох.

– Мое имя – Александр Морозов, – произнес он, и голос его эхом разлетелся над поляной. – Но я сменил сотню имен и совершил тысячу преступлений.

Монахи прижали ладони к корням дерева, к его стволу, к свисающим вниз ветвям.

Дарклинг широко развел руки, позволяя зимнему солнцу гладить лучами бледный торс.

– Я не сожалею.

Кора дерева-исполина начала двигаться и меняться. «Они – фабрикаторы, – понял Николай, глядя на сосредоточенных монахов. – Каждый из них».

– Я не раскаиваюсь! – сказал Дарклинг.

Одна из ветвей гигантского терна начала извиваться, как змея, и на конце ее появился единственный шип. Зоя взяла Николая за руку. Теперь они все держались друг за друга: Николай, Зоя и Женя.

Ветвь терна покачивалась взад-вперед, как змея гипнотизировала свою добычу.

– Все, что я делал, я делал ради Равки! – крикнул Дарклинг. – И это тоже. Ради Равки!

Ветвь сделала внезапный скользящий выпад.

Шип пронзил грудь Дарклинга, и тот, выгнувшись, закричал, и крик его – крик человека, страдающего от невыносимой муки, – был ужасен. Николай крепче сжал Зоину руку, когда демон внутри него тоже закричал от боли, что клеймом прижгла все внутри, опалив сердце.

Исполинский терн притянул Дарклинга ближе, обнимая ветвями, поднимая его обессиленное тело, словно мать, укачивающая сына, вернувшегося домой. Массивный ствол разделился, и ветви опустили страдальца во тьму.

Дерево сомкнулось вокруг него, заглушив крики. Его ветви замерли. Монахи стояли в молчании. Николай прижал руку к сердцу. Боль исчезла, демон успокоился.