На кухне тоже ничего. Андрей тяжело опустился на угловой диванчик.

    «С ней все в порядке! – попытался внушить себе.– Могла ведь к матери уехать. Тем более если услышала… обо мне. Легче, когда близкий человек рядом».

    Ладони Ласковина стали влажными. И ему было худо. Совсем худо.

    «Если Слава еще не уехал, то… Но где ее искать?»

    Ни телефона Наташиной мамы, ни адреса ее Андрей не знал.

    «Стимульнуться бы чем-нибудь!» – подумал он и поднялся.

    Вдруг Андрею показалось: по коридору кто-то идет. Не отец Егорий, а кто-то, ступающий очень тихо. Усилием воли Андрей ненадолго вернул мышцам упругость. Приоткрыв дверь кухни, он выглянул… и не увидел ничего и никого. Но чутье говорило: кто-то прошел только что по видимому из кухни участку коридора. Кто-то, постаравшийся остаться незамеченным.

    Ласковин шагнул вперед и обнаружил влажные отпечатки на полу. Раньше их не было. Вот сейчас Андрей не отказался бы от своего «медиума». Но пистолет находился в комнате. Ласковин буквально увидел, как он лежит, завернутый вместе с кобурой в газету и уложенный в полиэтиленовый пакет…

    Длинная тень пересекала коридор. Неизвестный стоял на пороге комнаты.

    Слух Андрея, как всегда бывало в такие мгновения, обострился, и он отчетливо слышал два дыхания.

    Ласковин в один бросок покрыл оставшиеся метры и… Наташа!

    Ни разу в жизни он не видел, чтобы человек потерял сознание просто от волнения! Сил у Ласковина хватило ровно настолько, чтобы удержать девушку, пока отец Егорий подхватит ее, а заодно и самого Андрея, ставшего вдруг бледным, как осенний туман.

    – Битая ворона куста боится! – проворчал иеромонах, укладывая девушку на кровать и заботливо накрывая одеялом.– Сам тоже ляг! – приказал он Андрею.– Вид у тебя – краше в гроб кладут!

    Когда Андрей выполнил его распоряжение, Потмаков напоил его зимородинскими лекарствами, уселся рядом с постелью и погрузился в собственные мысли.

    Когда Наташа открыла глаза и увидела лицо Андрея, то подумала: «Я сплю!»

    Но знакомая рука сжала ее пальцы, и что-то изнутри еще крепче сжало горло Наташи. Ее губы шевельнулись. Беззвучно. Слезы брызнули, как фонтанчики. Андрей притянул ее к себе, поцеловал соленые глаза.

    – Ты… ты пришел,– отодвигаясь, чтобы еще раз посмотреть на любимого, прошептала Наташа.– Я знала… знала…

    И поцеловала Андрея в мокрые от ее собственных слез губы.

    Отец Егорий громко откашлялся. Напомнил о себе.

    Наташа отстранилась от Андрея (тот уронил голову на подушку и счастливо улыбнулся), посмотрела, приподнявшись на локте, на бородатого незнакомца.

    «Странно,– подумала,– почему я так испугалась?»

    Человек этот не был ни мрачным, ни страшным, наоборот, добрым и очень-очень печальным. Только теперь девушка сообразила, кто он.

    – Добрый вечер, отец Егорий!

    – Добрый вечер, дочь моя! – ответил иеромонах. Наташа перевела взгляд на Андрея… и едва не вскрикнула. Тот лежал неподвижно. Белое лицо, запавшие, плотно сомкнутые веки…

    – Ничего страшного,– раздался рокочущий бас Потмакова.– Спит. Ему, знаешь, досталось.

    – Можно, я обниму его? – спросила Наташа.