|
— Вот! Турнир памяти отца — мой Рубикон, как у римского Цезаря. У Шамиля отвисла челюсть: — О чём ты, брат? Твоя победа, чистая победа. Назаренку заломал, Зайца заломал, красиво заломал. Честно победил! Это я слабину дал, коньяка, дурак, выпил. Сам виноват, вместе пили… Артур застонал: — Нет! Я, тварь поганая, чай пил, понимаешь? Чай! Тебе улыбался, коньяку подливал, брата старшего спаивал. О тебе думал? Об отце покойном? Нет! О том, чтобы первым стать, думал. Хотел из-за твоей спины выйти, обогнать, Чисоевым Первым назваться!.. Закаменел лицом, на колени опустился. Дрогнула твердь… — Это и есть мой грех, брат. За него и карают, меня — и всех моих, до последнего колена. Простить не прошу, не простится такое. Но ты знай, брат. И все пусть знают. Все! Тихо, очень тихо… Ночь. Чисоев-старший закусил губу, скривился, как от боли: — Брат!.. — Минуточку! — плетью ударил чужой голос. Ночь плеснула огнём.
23:56 …увы, поздно…
…Идол горел толстая обугленная спичка. Горел и камень-валун, хотя камням гореть не положено. Горела земля у его подножия, превращаясь в обугленную плешь. — Вот так-то лучше. «Кумиры богов их сожгите огнём». Как верно уточнил уважаемый Александр Петрович. Второзаконие, глава 7. Ватник тоже сгорел вместе с кедами и кепкой без козырька. Па том, кто стоял посреди двора, белым огнём светился длиннополый плащ, похожий на халат санитара. На голове — сгусток пламени, пылающая шапочка. Из-под неё выбивалась грива волос: светлых с чёрными, крашеными «перьями». — Кто не должен видеть, да не увидит. Кто допущен, пусть подойдёт ближе. Первым шагнул учитель, за ним Шамиль. — Я сказал! Артур остался недвижим. Скрестил руки на груди… Пламенный санитар расхохотался: — Каешься. Артурчик? Мун кватна, дорогой! Поздно, поздно! У тебя было не семь, а трижды по семь лет. А ты, красавец, о чём думал? О деньгах? О бабах? Значит, теперь очередь думать мне!.. — Не надо! Стой! Шамиль сверкнул глазами: — Не знаю, кто ты, но скажу… Вновь хлестнула плеть-смех. — Не знаешь? Ой, Шамиль, ой, насмешил! Конечно, не знаешь. А вот я знаю тебя с зачатия. Первый раз выручил тебя на трёхмесячном сроке, когда у твоей матушки чуть не случился выкидыш. Последний раз сейчас — убедил майора не лезть на рожон. Не благодари, это моя работа. Тряхнул гривой, качнулся к стоящему на коленях Артуру: — Редкая ты дрянь, Артурчик. Думаешь, почему я тебя ещё не прикончил? Жену твою, дочь, внука? Всё впереди, грешничек! И не вини меня, себя вини. Я-то в своём праве. Александр Петрович, вы у нас сегодня пророк. Подтвердите! Бывший классный руководитель мотнул головой: — Не по адресу. В пророки не записывался, извините. Впрочем, если вы имеете в виду 32-ю главу книги Бытия… — Бинго! Пальцы сухо щёлкнули, рассыпав веер мелких искр. — «И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари…» — Эй! — суровым голосом воззвал Шамиль. — Замолчи! Не богохульствуй! Пророк Якуб, мир ему, не боролся с Ним! — С Ним? Пламенный санитар внезапно стал серьёзным: — С Творцом, естественно, нет. Это невозможно, так сказать, но определению. С тем же, кто Его представляет, исполняет волю Его… Александр Петрович кивнул: — Есть толкование. |
