Я помнил этот процесс. Я сам вел расследование. Сторону обвинения представлял мой шеф, оберпрокурор Зёделькнехт. Химиков Тиберга и Домке обвинили в саботаже и в каком-то нарушении расового закона — в каком именно, я уже не помню, — и приговорили к смерти. Тибергу удалось бежать, а Домке казнили. Все это происходило в конце 1943 — в начале 1944 года. В начале 1950-х годов Тиберг вернулся из США, где очень успешно руководил собственным химическим заводом, опять вступил в концерн РХЗ и вскоре стал его генеральным директором.

Много газетных материалов было посвящено пожару в марте 1978 года. В прессе говорилось о сорока миллионах марок ущерба, ничего не сообщалось о погибших или раненых, зато печатались заявления руководства РХЗ о том, что яд, выделявшийся из горящих пестицидов, был совершенно безвреден для человеческого организма. Меня потрясают подобные заявления представителей химической промышленности — получается, что яд, уничтожающий тараканов, которые, по всем прогнозам, переживут даже атомный холокост, для нас, людей, не более вреден, чем дым от древесно-угольного барбекю-гриля. На эту тему я обнаружил в папке также взятые из журнала «Штадт-штрайхер» материалы группы «Хлорно-зеленые», согласно которым во время пожара выделялись «севезояды» ТХДД, гексахлорофен и трихлорэтилен. Многочисленные пострадавшие, рабочие завода, были тайно доставлены в принадлежащий заводу лечебно-оздоровительный центр в Любероне, на юге Франции. Кроме того, несколько копий документов и вырезок были посвящены долевому участию в акционерном капитале РХЗ и критике со стороны федерального ведомства надзора за деятельностью картелей, оставшейся в конечном счете без последствий. Речь шла о роли завода на фармацевтическом рынке.

Перед компьютерными распечатками я долго сидел в состоянии полной беспомощности. Я видел данные, названия, числа, кривые графиков и непонятные сокращения вроде BAS, ВОЕ и HST. Может, это были распечатки личных файлов Мишке, которые он хранил в РВЦ? Я решил поговорить с Гремлихом.

В одиннадцать я начал звонить по номерам, указанным в ответах на газетное объявление Мишке. Я представлялся профессором Зельком из Гамбургского университета и говорил, что хочу продолжить контакт, установленный моим коллегой для реализации научного проекта по социальной и экономической истории. Мои собеседники недоумевали: «мой коллега» сказал им, что их устные свидетельства не имеют для данного проекта никакой ценности. Теперь уже недоумевал я — один звонок за другим с одним и тем же результатом. Некоторые, правда, успели сообщить, что Мишке потому не придал значения их свидетельствам, что они начали работать в РХЗ лишь с 1945 года. Они с досадой говорили, что «мой коллега» мог бы избавить их от этой мороки, если бы сразу правильно сориентировал их относительно интересующего его периода работы на заводе.

— «Возмещение затрат»! Как же, держи карман шире! Может, вы возместите нам наши затраты?

Не успел я положить трубку после очередного разговора, как телефон зазвонил.

— До тебя не дозвониться! С какой это дамой ты так долго беседовал?

Бабс хотела удостовериться, что я не забыл про концерт, на который мы вместе собирались отправиться сегодня вечером.

— Я возьму с собой Рёзхен и Георга. Им так понравилась «Дива», что они решили обязательно сходить на Вильгельмину Фернандес.

Про концерт я, конечно, забыл. Во время изучения содержимого папки одна моя извилина параллельно обдумывала организацию досуга сегодняшним вечером с учетом возможного присутствия Бригиты. Интересно, можно ли еще будет купить билет?

— Без четверти восемь у «Розенгартена»? Возможно, я приду не один.

— Ага, значит, это все-таки была дама. Она хоть красивая?

— Мне нравится.