— Можно мне позвонить? — крикнул я в сторону кухни.

— Звони, не стесняйся! Телефон в верхнем ящике комода.

Я выдвинул ящик и набрал номер Филиппа. Раздалось восемь гудков, прежде чем он взял трубку.

— Алло! — произнес он елейным голосом.

— Привет, Филипп. Это Герд. Надеюсь, я тебе помешал.

— Вот именно, помешал, ищейка несчастная! Да, это была кровь, нулевая группа, резус отрицательный — кровь, так сказать, на все случаи жизни. Возраст пробы — две-три недели. Еще что-нибудь? Извини, но я тут задействован по полной программе. Ты же ее видел вчера — маленькая индонезийка в лифте. Она привела с собой подружку. Тут такое веселье!

Бригита вошла в комнату с бутылкой и двумя бокалами, налила вина и поднесла мне мой бокал. Я протянул ей наушник, и она с улыбкой слушала последние фразы Филиппа.

— Филипп, ты знаешь кого-нибудь в Гейдельбергском институте судебно-медицинской экспертизы?

— Нет, она работает не в судебной медицине. Она работает в «Макдоналдсе» на Планкен. А зачем тебе это?

— Мне нужна группа крови не бигмака, а Мишке, труп которого обследовали гейдельбергские патологоанатомы. И меня интересует, можешь ли ты узнать ее для меня. Вот зачем.

— Ну не сейчас же! Лучше приезжай ко мне, а завтра утром обсудим это за завтраком. Только захвати с собой какую-нибудь бабенку. Я не для того тут кувыркался, чтобы ты пришел и поживился на халяву!

— А это обязательно должна быть азиатка?

Бригита рассмеялась. Я положил ей руку на плечо. Она смущенно прижалась ко мне.

— Нет, у меня тут как в борделе Момбасы — приветствуются любые расы, любые классы, любые цвета и специализации. Только если ты действительно надумаешь приехать, прихвати еще выпивки.

Я положил трубку и обнял Бригиту. Она, слегка отстранившись, спросила:

— Ну, что дальше?

— А дальше мы берем с собой бутылку и бокалы, сигареты и музыку, идем в спальню и ложимся в постель.

Она чмокнула меня и сказала, стыдливо улыбнувшись:

— Только ты иди первым, я сейчас приду.

Она отправилась в ванную. Я нашел среди ее пластинок Джорджа Уинстона, завел ее, включил ночную лампу, разделся и лег в кровать. Я немного стеснялся. Кровать была широкая, белье свежее. Если мы не выспимся, то только по собственной вине.

Вошла Бригита, голая, с сережкой в одном ухе и пластырем на другом, насвистывая мелодию вслед за Уинстоном. Она была тяжеловата в бедрах, ее полные груди клонились вниз, как спелые плоды. У нее были широкие плечи и выступающие ключицы, придававшие ей что-то трогательное. Она скользнула под одеяло и положила голову мне на руку.

— Что у тебя с ухом? — спросил я.

— Ах, да это… — Она смущенно рассмеялась. — Это я так удачно причесалась — случайно вырвала сережку расческой. Было, правда, не больно, но кровь хлестала как из ведра. На послезавтра я записалась к хирургу. Он еще раз разрежет рану и соединит края ровно.

— Можно я сниму вторую сережку? А то я боюсь, что нечаянно вырву и ее.

— Значит, ты такой страстный? — Она сама сняла серьгу. — Герхард, давай я сниму твои часы.

Это было необыкновенно приятно — как она, склонившись надо мной, возилась с ремешком моих часов. Я притянул ее к себе. У нее была гладкая и душистая кожа.

— Я так устала… — сказала она сонным голосом. — Расскажи мне на ночь сказку.

У меня в груди разливалось блаженное тепло.

— Жил-был маленький кукушонок.