* * *

Весь этот день Макера размышлял над тем, как бежать отсюда. Если бы ему удалось это совершить, он бы вместе с родителями вернулся в саванну. Он бы никогда больше не захотел жить в Эдо и не стал бы трудиться на это жестокое божество. Пусть люди говорят, что в этом счастье, но он, Макера, не видит в этом счастья. Он сейчас так же несчастен, как в тот день, когда исчезли его братья. За что же столько бед?

В этот день трое старших сыновей Бахаго, охраняя трон божественного обба, стояли молча, как бронзовые изваяния. Братья Макеры давно забыли думать о своем младшем любимом брате. Теперь они уже редко вспоминали Бахаго, свою мать, старейшину племени Маваки. Они стали взрослыми, важными и очень уверенными в себе. Они с пренебрежением смотрели на людей в цепях, которых приводили в дар божественному обба. Они больше думали о тех развлечениях, которые можно себе позволить в часы, когда не надо нести службу. Теперь они уже знали, что должны считать себя счастливыми, потому что они не участвовали в походах, где их могли убить. Они были счастливы от мысли, что великий обба жив и здоров. Они знали, что если он умрет, то дух его может пожелать увести их вслед за собой.

* * *

Бахаго несколько дней провел у ворот дворца в ожидании Макеры. И каждый раз, когда он возвращался домой, он видел плачущую жену и приношения у домашнего алтаря. Бахаго не мог объяснить Матери Макеры, почему так долго не возвращается сын. Он знал, что сын должен выйти из ворот дворца, – ведь его позвали, чтобы расплатиться за хорошую работу. А когда прошло несколько дней и Бахаго увидел, что его ожидания бесполезны, он стал думать о том, как бы повстречать того царского слугу, который прежде ходил к нему, а теперь словно забыл к ним дорогу.

Бахаго не знал о том, что у царского слуги были сейчас совсем другие заботы. Теперь он ходил к другим ремесленникам и приглядывался, выбирая более искусного, чтобы так же хитро увести во дворец. Царский слуга, давно знавший Бахаго, увидев работу Макеры, сразу понял, что такого нельзя упускать. Такого надо было доставить во дворец. И он сделал свое дело. Теперь он старался заполучить другого, не менее искусного.

Каждое утро Мать Макеры ставила миску с едой перед тенью сына, замазанной красной глиной. Когда она смотрела на рослого и, как ей казалось, очень красивого юношу, изображенного на стене, ей представлялось, что он рядом с ней. Когда не было Бахаго, она с ним разговаривала. А иной раз даже ждала ответа. Ңо тень молчала.

– Может быть, его продали? – спросила как-то она у мужа.

– Продали? У него золотые руки. У него золотая голова. Его заставили делать работу для дворца. Потом он вернется. Подожди еще, Мать Макеры! Надо быть терпеливой. Просто наш Макера превзошел меня, превзошел многих искусных мастеров. Он лепил глиняные формы, а оказалось, что в нем сидит дар резчика по кости. У него много терпения, Мать Макеры. Больше, чем у нас с тобой.

– Духи предков наградили его бесценным даром, Бахаго, но лучше бы этот дар не вышел наружу. Пусть бы сын был с нами.

* * *

Они долго ждали, они ждали целых полгода. За это время Бахаго стал седым, а Мать Макеры стала плохо видеть от слез. Старый горшечник в минуты просветления спрашивал:

– Почему не видно Макеры? Я его люблю!

Бахаго молча в исступлении месил красную глину, а Мать Макеры не сводила глаз с тени сына на стене хижины.

* * *

Макера трудился. Вначале ему было тяжко и очень печально, а потом он стал привыкать. Макеру окружали добрые люди, люди с хорошими руками и с такой же несчастливой судьбой. Они старались друг другу помочь, придумывали себе развлечения в те недолгие часы отдыха, которые наступали в сумерках.