- ...что вы делаете... опомнитесь... душевнобольной... вы безумнее, чем он... больной человек... эпидемию не остановить убийством... здравым смыслом...

Все было напрасно. Его слова и независимо державшаяся фигура лишь раздражали толпу, его белый халат действовал на нее, как красная тряпка тореадора на быка. Видя неистовство людей, Николай Алексеевич бессильно развел руками и вновь укрылся вместе с санитарами за дверями больницы.

Его уход только раззадорил толпу: в воздухе раздался громкий свист, вновь полетели камни, палки, бившие стекла и застревавшие в решетках окон. Так продолжалось минут пять. Еще чуть-чуть и милицейский кордон не выдержал бы натиска. Но в этот момент дверь вновь открылась. Оттуда медленно вышел тот, кто стал объектом вожделения этой кровожадной и смертоносной толпы. На крыльце стоял человек со шрамом на лице. Увидев его, Ковригин едва не упал со своего насеста: в голове пронесся вихрь самых различных мыслей. "Господи, да что же они делают! Они отдают его на расправу этим сумасшедшим! Нет, не может быть. А если он сам? Но почему его никто не остановил? Вымерли они там все, что ли. Где же Николай Алексеевич? Что происходит в этом бедламе?"

Найденов, как и Николай Алексеевич перед тем, был очень бледен, лишь шрам на лице налился кровью и горел, будто свежий рубец. На нем был его обычный серый халат, руки висели вдоль тела. Он смотрел на толпу очень спокойно, во взгляде не было ни безумия, ни страха, ни ненависти. Ковригину лишь показалось - но может быть только из-за дальности расстояния - что он смотрел на толпу, пришедшую за ним, с едва заметным презрением. И несмотря на больничную нелепую одежду, он был в эту минуту по-настоящему величественен, словно плененный в бою полководец, гордо ждущий смерти от руки пленившего его врага. Он действительно ждал смерти, обводя взглядом притихшую толпу. Умолкли крики, перестали лететь камни, во дворе больницы наступила полная тишина, был слышен лишь шорох капель дождя в кронах каштанов. Толпа с ужасом и ненавистью смотрела на своего смертельного врага, не решаясь ни на какие действия.

Тишину неожиданно нарушил звук резко распахнутой двери. Это вновь был Николай Алексеевич. Не отходя от двери, он громко и строго крикнул:

- Иван! Найденов! Вернитесь сейчас же! Я приказываю.

Но тот даже не обернулся. Он не слышал окриков врача - он выжидательно смотрел в толпу.

Николай Алексеевич выпустил из рук дверь и подошел к своему пациенту. Он положил ему руку на плечо, но тут произошло неожиданное. Найденов резко сбросил его руку с себя и с силой оттолкнул врача в сторону. Не удержавшись на скользком от сырости крыльце, Николай Алексеевич упал и скатился вниз по ступенькам.

Из толпы раздался истошный женский крик:

- Душегуб! Чего вы ждете, убейте его!

Эти слова заставили толпу очнуться и указали ей путь к действию. Недолгое затишье мгновенно сменилось шумом, топотом и криками утоляющей голод и жажду крови толпы. В один миг милицейский заслон был прорван и затоптан. Найденова сбили с ног и множество жадных рук и безжалостных ног потянулось к нему. Толпа подмяла под себя и милиционеров, и врача, и бросившихся к нему на помощь санитаров. Крыльцо больницы превратилось в арену лютой расправы, кишащую телами сошедших с ума людей. Те, кто был с краю, рвались к центру, чтобы принять участие в казни, упавших тут же затаптывали, не замечая. Лица людей были обезображены гримасами ярости, ненависти, злобы и бешенства. Крики ликования перемежались стонами и воплями затаптываемых. Сил милиции было недостаточно, чтобы унять бесчинства толпы. Но на помощь уже двигалось подкрепление. Около ворот остановились три грузовых машины, из которых стали выгружаться дополнительные силы ОМОНа. Они окружили толпу и начали действовать: дубинками расшвыривали людей, били их по ногам, спинам, рукам. Тех, кто не желал успокаиваться и уходить, заталкивали в специально для этой цели подогнанный к месту происшествия милицейский фургон.