|
Вот тогда-то, занимаясь своими обычными служебными делами, я и подумал, как легко будет подвести черту под "Силой жизни" человечества, написав большими красными буквами "СТОП". Я начал присматриваться. Я не сводил глаз с телеэкрана, чего никогда не делал прежде. Да вот, полюбуйтесь сами. Вездесущий телеэкран занимал большую часть стены слева от Лаберро и справа от Макса. Лаберро нажал одну из кнопок на своем столе, и экран ожил. Группа стройных девиц в шелковых, туго облегающих рейтузах и золотых туфельках, высоко задирая ноги, исполняла джигу под хриплый аккомпанемент мелодии весьма дурного пошиба. Камера, следуя за ними, подробно, слишком подробно, знакомила зрителя с телосложением каждой девицы. - Филадельфия, - провозгласил Лаберро. - А теперь Голливуд. Диктор объявил: "Приглашаем вас на "час культуры". Великое наследие прошлого. Прежде всего, по просьбе наших многочисленных зрителей, шедевр двадцатого века - "Голубая рапсодия" Гершвина". Камера запорхала вокруг оркестра, особенно выделяя сладкозвучную группу смычковых инструментов. - Лондон, - пояснил. Лаберро. Смутные фигуры метались и скользили в море тумана. А вокруг амфитеатром расположилась неистово орущая толпа. Комментатор хрипло выкрикивал: "Мяч у Рис-Уильямса! Он отдает его Джонсу. Прекрасный пас! Отличный лас! О-о-о - мяч утерян! По-моему, мяч утерян! Да, опять схватка! Какая великолепная игра!". - Дели, - сказал Лаберро. На этот раз телевикторина. Либерро выключил телевизор. - Выбор сделан наугад, - заметил он. - И все это во второй половине двадцать второго века! Ну-ка, скажите что-нибудь в его защиту! Я жду. - Я и не собираюсь его защищать, - мягко возразил Макс. - Но вы-то, вы? Неужели все это вам настолько ненавистно, что вы оправдываете свое намерение стереть жизнь с лица земли? - В оправдании, - ответил Лаберро, - нуждаются только слабые духом. У меня же нет сомнений. Я могу это сделать, а то, что я на это способен, уже само по себе есть оправдание. - А как же дети? - спросил Макс. - И животные? - Не пытайтесь взывать к чувствам. Сентиментальность - признак глупости. Дети становятся взрослыми. Животные тоже умирают, и подчас мучительно. Конец всегда одинаков независимо от того, наступает ли он мгновенно или ему предшествует длительная агония" - Тогда вспомните о себе, - проговорил Макс. - Вы готовы к смерти? Каждый человек, каждое живое существо, - медленно ответил Либерро, - умирая, уносит с собой целый мир. Но это мир субъективный. Я же унесу с собой мир объективный, миллиард миллиардов миров. Верите ли вы, что я действительно с нетерпением жду. того мгновения, когда нажму вот эту самую кнопку?. И палец Лаберро чуть прикоснулся к маленькому зеленому кружку на пульте управления - Да, - ответил Макс, - верю. - Он помолчал, - И вы хотите, чтобы весь мир знал о том, что должно произойти? Для чего? Из чистого садизма? - Нет, - мрачно возразил Лаберро. - Я хочу предупредить людей. Будет несправедливо, если их не предупредить. Макс понимающе кивнул головой. - Ваш телеэкран подключен к видеофону? - спросил он. - Да, - ответил Либерро. - А что? - Соедините меня с кабинетом Сильвестро. Лаберро секунду недоуменно смотрел на него. Потом сказал: - Пожалуйста. На экране появился кабинет Сильвестро. Сам Сильвестро сидел. Менигстайн стоял рядом. - Что скажете? - спросил Сильвестро. |
