– Сын Клана! – огорчился тот. – О Безликие, видел бы это Первый Ворон!

– Он понял бы меня, – улыбнулся Джилинер. – Судя по легендам, он мечтал о мировом господстве. И лишь ряд мелких досадных случайностей помешал ему осуществить свои планы.

– Ох уж эти мелкие досадные случайности, – посочувствовал Илларни. – Всегда они путаются под ногами и срывают великие замыслы, верно?

И, не удержавшись, хихикнул.

Пущенная наугад стрела угодила в цель. Джилинер вновь увидел, словно воочию, как перед лицом разлетается в жалящие осколки Большой Шар, – и еле сдержал желание ударить старика.

А тот продолжал спокойно, словно вел речь не о собственной судьбе:

– Насколько я понимаю, передо мной выбор: либо я становлюсь твоим сообщником – ах, прошу прощения, верным соратником! – либо умру…

– Нет, почтеннейший, – тонко улыбнулся Джилинер. – Выбора нет. При всем своем воображении ты не можешь представить, какими именно способами я буду эту тайну добывать. Просто поверь на слово: ты не выдержишь. Никто еще не выдерживал.

– Пытка, да? – понимающе спросил Илларни.

– Не будем называть этим грубым, примитивным словом мои утонченные и безотказные методы убеждения.

– Понял, понял и верю! – закивал Илларни. Его седой вихор смешно закачался. – Но и ты не все знаешь обо мне, высокородный! Я в молодости побродил по свету, везде учился новому, интересному. Бывал и в Ксуранге – ах, какие умницы эти ксуури! Какая власть над собственным телом! Представь себе, Ворон: они лечат многие болезни одним желанием выздороветь! Жаль только, не любят делиться мудростью с чужаками, а ведь истина не должна знать границ. Но кое‑что я там узнал. Научился, например, хитрому приему… вот уж не думал, что он мне и впрямь когда‑нибудь пригодится…

– Что ты имеешь в виду?

– В случае необходимости я сумею остановить свое сердце. Если ко мне сунутся с какими‑нибудь утонченными и безотказными методами, я совершу свой последний побег – в Бездну…

Мысль о том, что человек может оборвать собственную жизнь, была для Джилинера, как и для всякого грайанца, настолько чуждой и дикой, что мозг не сразу воспринял ее. Потрясенный Ворон схватил астролога за плечи, глубоко заглянул в ясные старческие глаза. И колдовское чутье, и простое знание людей подсказали ему, что этот человек говорит правду.

– Ты не сделаешь этого! – севшим голосом промолвил маг, сам не понимая, что говорит.

– Почему? – удивился Илларни. – Я старый человек, боюсь боли и терпеть не могу издевательств. Все равно ведь умру, так лучше уж без мук.

Джилинер крепче стиснул старческие плечи. Ему показалось, что астролог сейчас превратится в облачко дыма и ускользнет из‑под пальцев, а с ним развеется великая, же‑данная тайна.

– Не делай глупостей, – поспешно сказал Ворон, стараясь придать голосу дружескую убедительность. – Подумай, какими гранями алмаза может засверкать для тебя жизнь! Слово «щедрость» окажется слишком бледным и невыразительным, когда я начну…

От волнения голос его осекся. Илларни подхватил оборвавшуюся фразу:

– Когда ты начнешь делить добычу со своими сообщниками – да, высокородный? Пожалуйста, убери руки, мне больно. Я ведь могу подумать, что это и есть твои утонченные методы убеждения…

Джилинер отдернул руки, как от раскаленного железа. А Илларни продолжал:

– И постарайся понять, ведь это так просто! Вот ты – маг… Допустим, кто‑то более могущественный наложил на тебя чары, превратил в свинью… вот именно, в свинью, и нет надежды вернуть прежний облик.