Илларни притих, призадумался.

– Ладно, – выдохнул он наконец. – Лучше вечность бродить меж мирами, чем возродиться в человеческом теле и увидеть, что твой мир сгорел.

Джилинер отпрянул, потрясенный мужеством щуплого седого человека.

Напряженную тишину спугнули голоса из черного провала лестницы. Ворон встрепенулся, подобрался, метнулся к выходу, властно бросив через плечо:

– Жди меня здесь!

Едва Великий Одержимый скрылся, как пленник вскочил с ковра и шустро обежал пещеру. Он был похож на зверька, попавшего в клетку и тычущегося носом в каждый угол в поисках выхода. Илларни заглянул за жертвенник, быстро осмотрел статую – искал что‑нибудь вроде рычага, открывающего потайной ход. Затем юркнул в коридор – один из трех, вливавшихся в пещеру. Сунулся он туда без особой надежды: если бы ход вел наружу, там стояла бы охрана. Илларни быстро обнаружил, что забрел в тупик, обрывающийся над озером багровой лавы. Задыхаясь от ставшего невыносимым запаха серы, астролог вернулся в пещеру. Второй выход, приподнятый над полом и окруженный чем‑то вроде каменного балкончика, старика не интересовал: Илларни совсем недавно спустился оттуда по крутым ступенькам. Коридор этот вел к зарешеченному каземату, где держали ученого. Оставался третий выход – тот, за которым исчез Ворон.

Илларни высунулся на лестницу и напряженно прислушался. Ему удалось уловить снизу торжествующий, возбужденный голос Великого Одержимого:

– Живыми их ко мне, обязательно живыми! Посмотрим, заведет ли тогда наш звездочет благородные речи!

– Ну, куда ты свесилась, куда? Хочешь разбрызгать мозги по всему ущелью?

– Да я ничего, просто смотрю. По стене кустики разрослись… Интересно, как они там держатся, ведь сплошной камень…

– Я сказал, отойди от края! Не могу видеть, как ты горную козу из себя корчишь!

Айфер был всерьез рассержен. Он всячески скрывал, что боится высоты, и ему тяжело было смотреть, как Аранша пристроилась на краю обрыва с такой непринужденностью, словно все детство провела на этих откосах и кручах.

– Ладно, – смилостивилась та, – сейчас уходим. И так ясно, что дороги тут не найти. Если и была, то обвалом засыпало.

– Или Ухтах с пути сбился, – мрачно согласился Айфер. – Человек, может, здесь и пройдет, а вот верблюд – никак.

– А если… если не сбился? Если он нас сюда и вел?

– Ухтах? – не понял Айфер. – Зачем?

– Ну… Многоликая его знает, не нравится он мне. Глаза такие противные, масленые…

– Приглянулась ты ему, вот и масленые! Ухтах – он ничего, неплохой дядька… показал мне, как играют в «четыре камешка». Вернусь – наших парней научу… и всех обыграю! – Айфер засиял при мысли о такой великолепной перспективе.

– Все равно я ему не верю! Жаль, языка не знаю, а то б я его, ящера кругломордого, прижала! А с тобой он о чем всю дорогу болтал?

Айфер и вовсе расплылся в улыбке – от уха до уха.

– А он в еде толк понимает! Я от него такого наслушался… Представляешь, курица с медом и орехами! Или гусь в вине… А вот еще: баранину потушат немного с луком, сладким перцем, черносливом… а потом зальют кислым молоком и дальше тушат, пока молоко не выкипит…

Аранша досадливо махнула рукой:

– Тебе бы только пожрать!

– А ты у нас сроду ничего не ела? – обиделся наемник и отвернулся, ища глазами поднимающуюся из‑за скалы струйку дыма. Но долго обижаться он не умел. – А у наших, внизу, уже и еда готова…

Аранша пропустила мимо ушей прозрачный намек.