Тибо очень волновался, произнося вслух эти два желания. Он сам видел, на что способен черный волк, но боялся, как бы тот не воспользовался его доверчивостью в своих интересах. Высказав свою просьбу, он уже не мог вернуться к работе. Он взял нож не той стороной и порезался, а потом, собираясь украсить резьбой пару сабо в двенадцать су, испортил их.

Пока Тибо переживал эту непоправимую случайность и тряс окровавленной рукой, в долине послышался сильный шум.

Выйдя на дорогу в Кретьенель, башмачник увидел вдали медленно двигавшуюся процессию.

Это шли охотники и слуги сеньора Жана.

Кретьенельская дорога тянется почти на три четверти льё.

Поэтому Тибо не сразу смог разглядеть, что делали эти люди, выступавшие медленно и торжественно, подобно похоронному шествию.

Когда до процессии оставалось несколько сотен шагов, Тибо увидел: слуги несут что-то на двух носилках.

Это оказались безжизненные тела сеньора Жана и его доезжачего Маркотта.

У Тибо лоб покрылся холодным потом.

— Ох, — воскликнул он, — что все это значит?

Вот что произошло.

Пока олень прятался в лесу, примененный Тибо способ сбить собак со следа благополучно действовал.

Но, повернув в сторону Мароля, зверь выскочил на открытое место и появился из вересковых зарослей в десяти шагах от сеньора Жана.

Вначале барон подумал, что олень убегает, испугавшись собак.

Но, увидев, что за ним менее чем в ста шагах гонится вся стая — сорок лающих, визжащих, воющих гончих: одни гудят басом, словно церковный колокол, другие оглушают, как барабан, третьи пронзительно тявкают, как фальшивый кларнет, и все это с таким видом, как будто они никогда и не чуяли запаха другого животного, — увидев это, барон впал в ярость, перед которой бледнеет ярость Полишинеля.

Он уже не кричал, а испускал рев. Он уже не ругался, а проклинал.

Ему мало было стегать своих собак хлыстом, он топтал их подковами своего коня, и метался в седле как черт перед кропильницей.

Сеньор Жан осыпал доезжачего Маркотта проклятиями и называл его ослом.

На этот раз возразить было нечего, оправданий не находилось — бедняга Маркотт страшно был сконфужен ошибкой своих собак и очень боялся гнева монсеньера.

Поэтому он решил сделать все возможное и невозможное, чтобы свою ошибку исправить, а гнев господина успокоить.

Он пустил коня галопом, не разбирая дороги и крича во все горло:

— Назад! Собаки, назад!

И раздавал удары хлыста направо и налево, оставляя на шкурах бедных тварей кровавые следы.

Но как он ни старался, ни кричал и ни лупил собак, они упорно бежали по следу.

Казалось, они узнали вчерашнего оленя и их уязвленное самолюбие требовало отыграться за неудачу накануне.

Маркотт принял отчаянное решение: успеть первым перебраться через реку Урк, бе́рега которой охота как раз достигла к этому времени.

Он надеялся, оказавшись по ту сторону, ударами остановить собак, взбирающихся на берег.

Одним прыжком конь вынес его на середину реки.

Сначала все шло достаточно удачно, но, к несчастью, как мы уже сказали, вода сильно прибыла от дождей; конь не мог бороться с течением: он завертелся на месте и скрылся под водой.

Увидев, что коня не спасти, Маркотт хотел бросить его и перебраться вплавь.

Но его ноги застряли в стременах, он не смог высвободиться и исчез вместе с конем.

Тем временем барон со своими охотниками тоже оказался на берегу, и, когда он увидел критическое положение Маркотта, гнев его сменился отчаянием.