Вследствие этого метр Непомюсен сообщил Тибо, что ему больше нечего рассказать о себе и о своей жене и теперь очередь гостя дать некоторые сведения о себе.

Добрый толстяк любезно добавил, что, желая завести дружбу с Тибо, он хочет получше его узнать.

Тибо счел необходимым слегка приукрасить правду.

Он представился богатым деревенским жителем, получающим доходы с двух ферм и сотни арпанов земли у Вертфея.

По его словам, на этих землях был чудесный заказник, полный оленей, косуль, кабанов, красных куропаток, фазанов и зайцев.

Тибо собирается угостить бальи всей этой дичью.

Бальи был очарован.

Мы видели кушанья на его столе и поняли, что он не пренебрегал дичью; при мысли о том, что новый друг станет ему эту дичь поставлять и не придется больше обращаться к браконьерам, судья безумно обрадовался.

На этом, честно разлив в стаканы содержимое седьмой бутылки, они решили расстаться.

Последняя бутылка шампанского — розового аи лучшего сорта — превратила обычное добродушие Непомюсена Маглуара в истинную нежность.

Он был в восторге от нового друга, не хуже его самого умевшего опорожнять бутылки.

Судья перешел с Тибо на «ты», обнимал его и заставил поклясться, что такой чудесный праздник повторится еще не раз.

Проводив Тибо до двери, он поднялся на цыпочки, чтобы в последний раз облобызать друга.

Впрочем, Тибо, со своей стороны, как нельзя более любезно к нему наклонился.

Когда башмачник закрывал дверь, часы эрневильской церкви как раз били полночь.

Винные пары уже в доме довольно сильно действовали на Тибо, но на воздухе ему стало гораздо хуже.

Совершенно оглушенный, Тибо покачнулся и прислонился к стене.

Дальнейшее осталось для него неясным и загадочным, словно происходило во сне.

Над его головой, в шести или восьми футах от земли было окно, показавшееся ему освещенным, хотя свет был приглушен двойными занавесями.

Едва он оперся о стену, как ему почудилось, будто окно отворилось.

Он решил, что почтенный бальи не может расстаться с ним, не простившись в последний раз.

Поэтому он постарался оторваться от стены и достойно ответить на это изысканное намерение.

Но его усилия оказались тщетными.

Сначала ему казалось, что он вьется по стене, словно плющ; позже он понял, что ошибся.

Сначала на его правое, затем левое плечо опустился груз до того тяжелый, что колени у Тибо подогнулись и он стал сползать по стене, как будто хотел сесть.

Это движение, казалось, отвечало желаниям субъекта, использовавшего Тибо в качестве лестницы.

Мы вынуждены признать, что этим грузом был какой-то человек.

Когда Тибо согнул колени, тот спустился и сказал:

— Прекрасно, Весельчак! Очень хорошо! Вот и все.

С последним словом он спрыгнул на землю; одновременно с этим окно наверху захлопнулось.

Тибо понял две вещи.

Во-первых, его приняли за кого-то другого, по прозвищу Весельчак; этот кто-то, по всей вероятности, спал где-то в ближайших кустах.

Во-вторых, он только что послужил лестницей для любовника.

Тибо почувствовал во всем этом какое-то неясное оскорбление.

Вследствие этого он машинально ухватился за болтающийся кусок материи, принятый им за плащ любовника, и держался за него с упорством пьяного человека.

— Ты что делаешь, негодяй? — послышался голос, показавшийся башмачнику знакомым. — Можно подумать, ты боишься отстать от меня.

— Разумеется, я этого боюсь, — ответил Тибо, — поскольку хочу узнать, что за наглец использовал мои плечи вместо лестницы.

— Ну и ну! — сказал неизвестный. — Так это не ты, Весельчак?

— Нет, не я, — подтвердил Тибо.