– Она ответила? – спросила Кандида.

Мать покачала головой:

– Нет, моя милая. Должно быть, твой дед нашел письмо прежде, чем оно дошло до нее, и, узнав мой почерк, вернул его нераспечатанным.

– Как жестоко с его стороны! – воскликнула Кандида.

– Это можно было ожидать, – промолвила мать. – И тогда я поняла, что путь назад закрыт окончательно. Прошлое следовало забыть, изгладить из памяти, что, впрочем, твой отец и попросил меня сделать.

– А ты никогда не жалела о том, что убежала с папой? – тихо спросила Кандида.

Мать снова привлекла ее к себе и обняла.

– Нет, моя дорогая, никогда, никогда, никогда! – ответила она. – Я так счастлива, а твой папа – такой замечательный человек! Мне кажется, ни у одной женщины не может быть более заботливого, бескорыстного, внимательного и любящего мужа. Вот только мы бедны, а мне бы так хотелось, чтобы у тебя все было: чтобы ты вращалась в обществе, ездила на балы, имела такие же красивые платья, какие когда-то были у меня. Но что толку заниматься пустым мечтательством? Я лишь молюсь, моя дорогая, чтобы ты бала так же довольна жизнью, как я.

– Я счастлива, мама, и ты ведь знаешь, что я люблю тебя и папу! – вскричала Кандида.

– Ну, тогда, если ты действительно любишь папу, ты никогда больше не должна говорить об этом, – ласково-назидательным тоном напомнила ей мать. – Ему очень больно вспоминать о том, как плохо с ним обошлись. Он, кроме того, постоянно думает, что я сравниваю свое нынешнее положение с той жизнью, которую вела, когда встретила его, – она улыбнулась. – Глупо с его стороны – ведь ни за какие деньги не купишь того, что у меня есть сейчас. Но любое упоминание о прошлом пробуждает в нем страстное и безнадежное желание дать мне все те вещи, которые у меня были тогда.

– Я понимаю, мама, – заверила ее Кандида. – А скажи мне, пожалуйста, какая у тебя была фамилия до замужества?

К ее удивлению, губы матери напряглись и впервые в ее голосе зазвучали жесткие нотки:

– Меня зовут Эммелина Уолкотт, и другого имени у меня нет. Ну все, больше тебе ничего не надо знать, Кандида.

В минуты одиночества, думая об этой волнующей и странной истории, услышанной от матери, Кандида всякий раз испытывала жгучий интерес: кто же была ее мать? Было очевидно, что дед Кандиды имел немалое состояние и, должно быть, занимал в обществе важное положение.

Кандида очень расстроилась, что мать больше ничего ей не рассказала, но была какая-то решительность в отказе миссис Уолкотт, предостерегавшая дочь от дальнейшего потакания своему любопытству. И все же она не могла перестать думать об этом.

Иногда она выдумывала для себя чудесные сказки, в которых ее дед был принцем или герцогом и вдруг принимал решение простить дочь, приезжал к ним и привозил роскошные вещи, которые они никогда не могли себе позволить.

Подобные сказки перемежались у Кандиды с другими, в которых ее отец неожиданно становился знаменитым. Его поэмы продавались уже не сотнями, как обычно бывало, а тысячами. Он, подобно лорду Байрону, проснулся однажды знаменитым: им восхищались, его имя было у всех на устах. Мать снова могла иметь красивую одежду, драгоценности. Для самой же себя Кандида не предусматривала ничего, ей ничего особенного не хотелось. Пока у нее был Пегас, которого отец подарил ей на день рождения еще жеребенком, она чувствовала себя счастливой.

Жеребенок этот был куплен у бродячего торговца лошадьми. Из прелестного, но довольно неуклюжего, длинноногого создания он превратился в иссиня-черного жеребца, невероятно красивого и изящного.